Доброе утро, Царь!

Мистунина Анна Владимировна

Он отбросил свою маску счастливого недоумка и больше не улыбался. Скулы затвердели, в глазах появился непримиримый блеск. Таким он очень походил на Ташу.

– Что, если мы откажемся? – спросила Амурата.

– Мы их всех убьем. Вас тоже потом убьем, а город разрушим.

– Не получится. Ты наверняка знаешь, что скоро вернется энс Карана с войском Красных. Если же, – Амурата тоже больше не притворялась дружелюбной, – если у тебя хватило ума допросить пленных, ты знаешь и о нашем договоре с Эссардом. Скоро у нас на службе будет пять тысяч Бессмертных… ты знаешь, кто это такие.

– А вы знаете,

что у нас они тоже есть.

– Сколько? – спросила Амурата.

Римуш оскалился:

– Много.

– Ты – Бессмертный?

От такого предположения все, кто сидел с ним по одну сторону стола, отодвинулись еще дальше, насколько только могли. Но он только небрежно повел плечом:

– Нет. Мне нравится жизнь, какая она есть. Бессмертными стали, кто сам захотел.

– Поэтому, если я сейчас прикажу слугам тебя убить, ты не поднимешься снова.

– Я не поднимусь, – сказал Римуш. – А другие больше никого не слушают, кроме меня. Пленники живы, потому что я запретил их трогать. Если не веришь, энса, зови своих слуг.

Слуг не потребовалось даже звать. Стражники, все, кто был в зале, при словах Амураты, как один, подошли ближе. В дверях появились новые. Казалось, еще немного, и они не станут дожидаться приказа.

Но Амурата качнула головой, и Красные разочарованно отступили прочь.

– Поэтому ты не побоялся прийти сюда один? – спросила она.

Римуш неопределенно дернул плечом. Он успел, наверное, непроизвольно, схватить со стола и сжать в руке тупой серебряный нож для разрезания мяса – бесполезную игрушку против мечей. Теперь, с удивлением посмотрев на свою руку, вернул нож на место и откинулся на подушки.

– Нет, энса, мы уже свое отбоялись. Теперь… – Иарра ждала, что он скажет «ваша очередь», но Римуш помолчал и тихо закончил: – не боимся.

Иарра вдруг обнаружила, что задерживает дыхание, а пальцы, вцепившиеся край стола, побелели. Заставила себя откинуться на спинку дивана и принять прилично-беззаботную позу, точно так же, как только что это сделал Римуш.

Она не знала, отчего вся дрожит – гнев ли то перед наглостью Бездомного или ужас от чуть было не свершившегося на ее глазах убийства. Но была уверена – человек этот вполне заслужил смерть. На этот раз она ни за что, ни за что не стала бы за него заступаться.

Ни за что на свете!

Амурата между тем вернулась к делу:

– Итак, вы хотите, чтобы все Бездомные получили права Свободных?

– Разве Свободные принимают законы? – прищурился Римуш.

– Нет, но лучшие из них присутствуют на заседаниях Палаты, чтобы требовать от энсов мудрых и справедливых решений.

– Кто из них позаботится о Бездомных?

Энсы нахмурились, как будто до них разом дошло, к чему Римуш клонит. За другими столами шепотом возмущались.

– Чего же ты хочешь?

– О Бездомных не позаботится никто, кроме Бездомных, – торжественно изрек он.

– Ты хочешь… присутствовать в Палате? – неуверенно переспросила Амурата.

Он снова улыбался:

– Быть одним из вас.

Пока они ужинали, наступил вечер, прохладный и свежий вечер поздней осени, когда зимние дожди уже наступают на город, но капризные ветра еще нет-нет да подарят ему пару солнечных дней. Самое подходящее время, чтобы выйти в сад – великолепный тенистый сад энсы Амураты, благоухающий от цветочных клумб и гирлянд, влажный от нежно журчащих фонтанов.

Гости прогуливались по усыпанным мелким речным камнем дорожкам в раскидистой тени плодовых деревьев, скрывались в непрочном уединении украшенных беседок, чье ажурное плетение позволяло им казаться незаметными и в то же время наблюдать за всем, происходящим у фонтанов, и ждали возвращения энсов. Музыканты, тоже переместившиеся в сад, скрашивали их ожидание. Музыка теперь звучала громче и тревожней, под стать беспокойному настроению гостей: нежные задумчивые переливы сменились резким раскатом струн, ударами бубнов и пронзительными трелями флейт.

За столом, когда улыбающийся во весь рот Римуш потребовал себе места в первом ряду Палаты, уточнив, что иначе все пленные умрут и Бездомные продолжат то, что начали шесть дней назад – иными словами, станут громить, жечь и убивать, и к приходу энса Караны превратят город в руины – энсы не выдержали. Окончательно махнув рукой на законы, по которым важные для всего города решения должно принимать в присутствии свидетелей, они пообещали дать ответ позже и покинули зал. Теперь шел уже второй час, как они совещались, закрывшись во внутренних комнатах энсы Амураты.

Обязанность веселить гостей досталось ее старшему сыну. Тот справедливо счел, что для веселья не время, а тему для разговора гости найдут себе сами. Пригласил всех в сад и тоже исчез – наверняка ушел подслушивать. У себя дома Иарра сделала бы то же самое, а сейчас ей оставалось только завивать догадливому Красному и, раз уж нет возможности подслушать энсов – наблюдать за Римушем.

Он недолго оставался один – Бездомный с Бессмертными в кармане, бросивший вызов всем вплоть до самих богов. Гнев и страх Высших только подогревали их интерес. Как тут не забыть о приличиях, если сами энсы не сочли зазорным оказаться с ним за одним столом? И пока старшие, краснея от гнева и неприязни, осуждающе качали головами, гости помоложе и пониже рангом один за другим подходили к Римушу. Брезгливо кривя губы и отворачиваясь так, словно от Бездомного дурно пахло, они все-таки вступали с ним в беседу, спрашивали о чем-то, а Римуш охотно им отвечал. Затем, устыдившись, собеседники исчезали, оставляя его одного, ссутулившегося на краю окруженного мраморным парапетом бассейна. Фонтанная скульптура изображала трехголового вепря со струями, бегущими прямо из ноздрей – грубовато, но внушительно. Каждый раз, оставшись в одиночестве, Римуш замирал в такой же каменной неподвижности и оживал только, когда рядом появлялся новый любопытный собеседник.

Сидя в беседке под сенью огромного царственного кипариса, чьи ветви были увешаны разноцветными фонариками, Иарра не слышала их разговоров. Зато отлично все видела. Известно, что движения глаз и губ, непроизвольный язык жестов гораздо больше сообщат внимательному наблюдателю, чем слова, ведь словами лгать проще, нежели телом. Так и в этот раз: что бы ни говорил Римуш вслух, какую бы нахальную уверенность ни выставлял напоказ, издалека он больше походил на человека, ведущего смертельный бой, чем на того, кем хотел казаться – наглого, уверенного в себе Бездомного в окружении побежденных врагов.