Доброе утро, Царь!
Шрифт:
Глядя на ее повинную голову, трудно было найти подходящие слова. Иарра молча забрала украшения. Потом все-таки спросила:
– Ты их взяла… откуда? – в последний миг изменив свой вопрос так, чтобы он не звучал прямым обвинением.
Наммия пуще прежнего залилась слезами. Сквозь ее всхлипывания и хлюпанья носом с трудом можно было разобрать, что она умоляет баллу не сердиться и делать с ней все, что балла пожелает, только не прогонять из дома, что она не хотела и не хочет… остальное потонуло в рыданиях.
– Сейчас же перестань, – от неловкости Иарра начала сердиться. – Встань
Дождавшись, чтобы девушка подчинилась, приказала:
– Успокойся. Вытри нос и скажи все, как есть.
И Наммия, всхлипывая, сказала все, как есть.
Ожерелье и серьги принес ей Серри. В подарок. Это бы не первый его подарок – до этого он приносил золотой ножной браслет и флакончик для духов из цельного аметиста. Откуда он брал эти вещи, служанка не знала. В помещениях для слуг у Наммии была своя каморка; мальчик взял манеру прятаться за занавеской и подсматривать за ней, когда она раздевалась, а один раз зашел даже в ванную. Потом извинялся и просил не рассказывать матери, обещал, что больше не будет, и дарил дорогие подарки в знак раскаяния. Сапфиры появились после того, как Серри проскользнул в ее комнату поздно ночью. Чего он хотел, Наммия объяснить не смогла, подавившись рыданиями, но догадаться было нетрудно. Узнав Иаррины сапфиры, она промучилась целый день и вот пришла каяться.
Иарра слушала и беспомощно кривилась, охваченная сразу и гневом, и стыдом, и отвращением, и жалостью. Паршивцу всего-то девять лет! Что же будет дальше?
Наммия рыдала навзрыд и просила не выгонять ее из дому, объясняла что-то про больную мать и слабоумную сестру, которым не выжить без ее заработка. Вздохнув, Иарра прервала ее бессвязное бормотание:
– Успокойся, никто не собирается тебя выгонять. Ты виновата только в том, что не рассказала все сразу, как это началось.
– Молодой балл сказал, что ему ничего не будет, а меня выгонят! – Наммия громко шмыгнула носом.
Иарре не хотелось думать, что отчасти мальчик прав. Материнская любовь к нему не знала границ. Не было такого деяния, за которое энса Инсина могла бы всерьез на него разгневаться или хотя бы просто ненадолго престать им восхищаться. Наивно было бы ждать, что любящая мать примет сторону оскорбленной служанки, а не собственного сына. Но кража фамильных драгоценностей это слишком серьезный проступок, не говоря уж о том, как Серри ими распорядился! На этот раз матери придется, придется…
Она наконец заметила, что тяжело дышит и изо всех сил сжимает кулаки. Выглядело это, наверное, довольно страшно, иначе с чего бы бедной служанке так пятиться и втягивать голову в плечи, будто ее вот-вот ударят?
– Ступай, Наммия, и ничего не бойся. Я сама с этим разберусь.
Девушка бесшумно исчезла. Иарра глубоко вдохнула, удивляясь самой себе. С какой стати ее так задевает слепая любовь матери к младшему брату? Неужели потому, что самой ей ничего подобного не досталось? Но ведь у нее был дед! Пусть он не особо нежничал и вообще вел себя так, словно Иарра для него обуза, все равно она ни за что на свете не поменялась бы с Серри местами. Всем, чему она научилась и чем стала, она обязана деду. Без него она была бы совсем другим человеком.
Воспоминания отчасти вернули ей душевное равновесие. Столкнувшись в коридоре с матерью, которая беседовала с очень веселым Караной, Иарра почтительно приветствовала их обоих и улыбнулась в ответ энсу, ни с того ни с сего назвавшему ее первой красавицей Арша.
Судя по тому, с каким восторгом он глядел и на Иарру, и на ее мать, энсу очень недоставало в последнее время женского общества. В остальном же война пошла ему на пользу: он загорел и посвежел лицом, а животик, довольно заметный раньше, исчез. Торжественное пурпурное одеяние со множеством самоцветов было бы уместнее на заседании Палаты, а не относительно тихом вечере «для своих», но энс Карана всегда и везде любил блистать.
Его борода, как обычно, разделенная на две косицы и надушенная, спускалась на грудь; между косиц темнел выточенный из багрового камня амулет – рогатый знак Эннуга. Иарра распахнула глаза в невольном восхищении: это было очень смело. Всем известно, что бог подземного мира беспощаден к врагам, но стоит призвавшему его помощь хоть раз проявить слабость или малодушие, и вместо врагов Эннуг заберет его самого. Мало кто осмеливался носить возле сердца подобный амулет.
Заметив, какое впечатление произвел, Карана заулыбался еще шире. И с чего бы так веселиться, разве Бездомные уже укрощены, а война – закончена?
– Я уже хотела отправить кого-нибудь тебя искать, – недовольно сказала Инсина. – Мне надо с тобой поговорить.
– А мне – с тобой, – согласилась Иарра. – Но у нас уже гости.
– Ничего. Подожди здесь, я провожу энса в залу.
Иарра пожала плечами. За властным тоном матери ей почудилось напряжение и даже опаска. Что за важное дело она хочет обсудить, неужели выходку Серри? Нет, в таком случае она дождалась бы ухода гостей. Это должно быть что-то срочное.
Скрывая беспокойство, Иарра провела руками по волосам. Дед умер, а в Арше хозяйничают Бездомные – вряд ли может случиться что-нибудь еще хуже.
Из бывшего кабинета энса Адая давно выветрился запах лекарств. Книги аккуратными рядами выстроились на полках. На столе их место заняли вазочки с орехами и сладостями. Там же стояли письменные принадлежности и лежали несколько бумажных листов текстом вниз. На полу перед окном в ярко раскрашенной вазе благоухали свежие цветы. Рядом стоял такой же, сделанный в комплект к вазе, широкогорлый кувшин с водой, с подвешенной на цепочке золотой чашечкой для зачерпывания. Окна закрывали полупрозрачные светло-розовые занавеси, колыхавшиеся от каждого дуновения. Пахло духами. С первого взгляда было понятно, что теперь здесь обитает женщина.
– Сядь, Иарра, – велела мать. – Что ты топчешься? Что ты хотела мне сказать?
Иарра на всякий случай приготовилась к скандалу. Поколебалась, не зная, какие слова подобрать, потом решила говорить прямо:
– Серри украл мои сапфиры.
– Что-о? – мать явно не поверила своим ушам. – Ты что такое говоришь?
– Это правда. Он взял их из ларца в моей комнате и подарил служанке, которую обидел.
Инсина казалась не то растерянной, не то разъяренной, не то все это вместе.