Добром-лихом, а добыть надо!

Ступин Александр

Но под «аллелопатией» понимают как отрицательное так и положительное влияние. Например, различают четыре группы таких веществ: хорошо известные вам антибиотики, они подавляют жизнедеятельность других микроорганизмов. Анечка хорошо это прочувствовала на себе. Далее, маразмины – вещества типа аммиака, альдегидов, которые подавляют развитие высших растений… Ну подожди, подожди пока с примерами из общественной жизни, Саша… Высшие растения для борьбы с низшими используют фитонциды. А многие из них вы сами знаете, например, чеснок выделяет эти летучие вещества, которые подавляют рост или просто убивают бактерии. Для чего это ему? Не отвечу. Но в период эпидемии гриппа вам в комнаты мама развешивала на

ниточках дольки чеснока. Так это явление и было открыто, в России, между прочим, студентом МГУ Борисом Токиным в 1928 году. Он поместил рядом с каплей чесночного сока каплю с инфузориями, и те быстро погибли. Токин вместо чеснока потом использовал известные в народе растения: лук, хрен, и микроорганизмы тоже гибли. А далее было выявлено, что некоторые растения выделяют не только летучие вещества, но и тканевые соки, которые губительно действуют на другие растения, грибки, микроорганизмы. Ну и последнее, что я помню, колины – вещества, выделяемые высшими растениями для подавления высших.

– У нас же есть таблица совместимости растений; я помню, что яблони-малины вместе хорошо растут, но яблоня не любит сирень, калину, розы, шиповник, – вспомнила Елена Николаевна.

– Хм, составили бы этнографы такую таблицу несовместимости совместного проживания различных народов, распространили бы её в ООН, и всё, конец конфликтам. Дружим, общаемся, но не живём в одном месте, на одной площадке, в близости к друг другу… Правда, это противоречит известной теории о толерантности, – произнёс Саша.

– Толерантности в межнациональных отношениях не существует. Есть некий идеал, который придуман политиками либерального толка, и используется этот идеал для достижения вполне материальной конкретной цели. Подчеркну, сиюминутной цели. И ещё, «толерантность», «враждебность», «дружба» не укладываются в понятие «сосуществование». Они подрывают это единственно правильное, дающее возможность жить всем определение.

– Не высаживайте рядом таких и таких-то, и не будет конфликтов и войн.

– Именно это я и хотел сказать.

Николай Николаевич встал и подошёл к окну. На улице горела лампа, висящая на старом деревянном столбе. Сейчас её прятала от глаз плотная листва дерева, но тускло освещённая дорога с поблёскивающими лужами, колеями, напоминавшими страшные шрамы (или срамы), подсказывала о существовании лампы. «Надо же, одна на всю улицу и перед нашим домом», – подумал Громановский, а говорить вслух не стал. Все устали: прошёл день и вечер, как его продолжение, нескончаемая борьба за выживание. Хотя, какая у них борьба? Утром смотрели сюжет о жизни в сегодняшней Индии: маленький посёлок у шахты, где открытым способом добывают уголь. Девочки-подростки встают в пять часов утра и до начала работ на шахте собирают уголь в корзины, чтобы позже продать его. Карьер глубоко внизу, поутру там много местных взрослых и детей, все они складывают уголь в корзины, а потом несут его по крутой дороге наверх, проходя по пять километров с грузом на голове. После этого девочки идут за водой, которую носят в двадцатилитровых бидонах. К десяти часам утра они идут пешком в школу в город, снова проходят километров пять. Школа им нужна, чтобы стать кем-то в жизни и уехать из посёлка, где душными вечерами обжигают уголь, от чего в посёлке нечем дышать; голос за кадром: «Там не живут пожилые люди, до старости никто не доживает». Поздним вечером, сидя на корточках, при свете небольшой электрической лампочки девочки готовят домашнее задание, мечтают и верят, что они в силах изменить свою жизнь. «По сравнению с этими людьми мы живём просто… просто…» – размышлял тогда Николай Николаевич и не нашёл, чем закончить мысль.

– Я спать пойду, – первым сдался Саша и хлопнул дверью в ванную. Дверь плохо закрывалась, но ремонт в доме Громановские пока делать не планировали – деньги копили. Скрипы, потрескивания – всё это осталось от прежних хозяев. Дом ещё не признавал их новыми хозяевами, в нём даже кота не было. Не завели.

– Слушайте, мы уже лето здесь прожили, а традиции предков так и не исполнили, – вспомнил вдруг Николай Николаевич.

– Это ты про что? – спросила Елена Николаевна мужа.

– Прежде, чем самим заходить в дом, нужно было через порог кота пустить или кошку.

– А мы с Анечкой с самого начала тебе об этом говорили. Ты нас не слушал. Мы даже на выставку ходили и сайты смотрели про кошек.

– Да, смотрели. Я выбрала кошечку. Давайте заведём, а то ведь в доме мыши, и потом, скучно без животных. Я её буду молоком поить, – обрадовалась девочка.

– Интересно, переступит она порог дома или нет… А если не переступит?.. Что они чувствуют? Что такое опасность для них? Почему у людей нет таких качеств? – Николай Николаевич ещё пытался продолжить вечерние посиделки, но глаза его закрывались, он позёвывал как-то устало, прикрывая ладонью рот. – Ну скоро там Саша? Лучше бы я первым пошёл.

Дверь наконец вздрогнула и открылась, Саша словно выбил её; делать что-то тихо он не умел. Пытался, когда папа начинал ворчать, но лучше от этого не становилось, чем больше Саша старался, тем больше шума производил.

– Ну наконец-то… Слон в посудной лавке… В этот раз ты без телефона там сидел? – спросил Николай Николаевич.

– Без телефона. Спокойной ночи, – юноша проскользнул в свою комнату и закрыл дверь.

– Анечка, теперь ты. Зубы, ноги, мордочку…

– Сама знаю. И у меня не мордочка, а лицо…

– Тэ-э-э-кс, сейчас кто-то договорится и в лоб получит.

– Я догадываюсь, кто.

– И я догадываюсь…

– Я тоже…

– Пока вы оба развлекаетесь, я давно бы уже умыться успела. Говорите хоть всю ночь. Но помни, Анечка, я подниму тебя в семь часов, – Елена Николаевна закрыла за собой дверь в ванную.

– Я вовсе не развлекаюсь, а приучаю к порядку барышню.

– А я вся в тебя… Какой ты, такая и я. Я же на тебя похожа.

– Ах ты воробышек мой. Ну за что я эту девчонку так люблю? Вот этого поросёночка грязненького, хрюшечку, свинюшечку свою, – папа обнимал доченьку и понимал, что счастье его вот в ней, в этой девчонке.

– А за что я люблю этого горильчоночка своего пушистенького такого (тело Николая Николаевича было на самом деле покрыто волосами, и грудь, и спина)? – Анечка дёргала своего папочку за щёки, за уши и прижималась к нему.

Из туалета вышла Елена Николаевна:

– Ну всё, можете хоть до утра тут развлекаться, а я – спать. Спокойной ночи.

– Иди умываться, доченька. Почисти свои зубки, бивни. Помой копытца…

– А ты не забудь помыть свой хвостик, шёрстку…

– Тише, а то нас на улицу спать отправят… Умывайся… А-а-а, – Николай Николаевич опять зевнул. – Спать. После наших разговоров точно ужасы приснятся.

* * *

Ужасы не приснились, они где-то задержались, и первые из них добрались к порогу дома семьи Громановских только поутру. Утром из дома первым, как всегда, выходил Саша. Он учился в магистратуре на одном из факультетов Технического университета (когда-то называвшегося политехническим институтом) и параллельно работал в проектном институте; вставал рано, потому что в проектном институте опоздание могло закончиться увольнением. Обычно Саша выходил из дому и шёл по улице, ничего и никого не замечая, – голову чуть склонит набок к левому плечу, это ему по генной линии в наследство от прабабушки досталось, и вышагивает; случалось, он настолько бывал рассеян, что мог пройти в двух шагах от родителей, не заметив их.