Добронега

Романовский Владимир Дмитриевич

Грыже Святополк понравился больше Ярослава. Ярослав был какой-то мелкий, белесый, а Святополк, косая сажень в плечах, русоволосый и статный, был настоящий князь. Да и варангов вокруг него крутилось больше, чем вокруг Ярослава, а уж варанги-то знают, кто настоящий, а кто нет. Стоящий рядом со Святополком варанг рукой показал направление. Грыжа посмотрел. С севера к Подолу шла лодка, и в ней сидели двое.

– Я же говорил тебе, – сказал Эймунд.

– Говорил, – ответил Святополк. – Ты мне много разного говорил.

Толпа густела,

и вскоре дружинникам пришлось ее сдерживать, чтобы не упасть вместе с князем в Днепр. Лодка причалила к берегу. Один из гребцов, варанг из команды Эймунда, выпрыгнул на берег, другой остался в лодке. Святополк, Дир, Эймунд и Рагнвальд подошли ближе.

– Это что? – недоуменно спросил Святополк, кивком указывая на то, что лежало в лодке.

– Это Борис, – сказал Рагнвальд.

Эймунд промолчал.

– Это такая шутка? – осведомился Святополк. – Где же голова?

– Ее отрезали, – ответил сидящий в лодке. – Голову.

– Не болтай попусту, – сказал Святополк. – А ну, добры молодцы, везите это… то, что в лодке… подальше отсюда.

– Куда ж мы его повезем к ночи, – удивился варанг в лодке. – Нет уж, надо бы захоронить… по чести, все-таки князь…

Киевляне из тех, кто стоял ближе, вытягивали шеи, пытаясь разглядеть, что лежит в лодке. Держались они как-то странно. Странная выправка. Будь Грыжа чуть сообразительнее, он заподозрил бы, что большинство здесь стоящих киевлян на самом деле – те же дружинники, только переодетые.

Святополк повернулся к народу.

– Киевляне, – сказал он. – Вот эти люди уверяют меня, что то, что в лодке – убиенный Борис, хотя одежда на нем как у варанга, недавно прибывшего из Норвегии. Они хотят, чтобы мы то, что лежит в лодке, захоронили в Десятинной.

– Нет, примета плохая! – крикнул кто-то.

Толпа тотчас загудела.

– Нельзя без головы!

– Это не Борис!

– Какой там Борис! Это святотатство!

– Нельзя в Десятинной такое хоронить, будет голод и мор!

– Вот же времечко наступило, час от часу не легче!

Возгласы раздавались через безупречно равные интервалы. В обычной толпе так не бывает.

– Везите его отсюда, – приказал Святополк. – Никакой это не Борис. Это и есть твое доказательство? – обратился он к Эймунду.

– Если я скажу да, могу я считать себя свободным? – спросил Эймунд мрачно, глянув на Дира.

– Да, конечно.

– Хорошо. Да. Это оно, доказательство.

– Очень хорошо. Вези его.

– Нет.

– Эй, ребята, – сказал Святополк, обращаясь к народу. – Оттолкните-ка эту посудину от берега. Вместе с варангом.

Несколько пар крепких рук схватились за борта лодки и оттолкнули ее от берега. Варанг попытался выскочить, но ему не дали.

– А токмо нехорошо это! – возразил вдруг кто-то. – Какой бы он не был, с головой или без головы, он сын Владимира, и негоже его вот так вот отталкивать от берега!

Святополк обернулся.

– А ну, пойди сюда, милый человек, –

попросил он.

Морковник Грыжа хотел было смешаться с толпой, но толпа отказывалась принимать его в себя и смыкаться вокруг – напротив, удерживала его от отступления, действуя согласованно, как по команде военачальника. Дир протянул руку и, схватив Грыжу за шиворот, подвел к князю.

– Откуда тебе знать, кто это? – спросил Святополк.

– Это Борис, – ответил Грыжа, оглядываясь на странную толпу.

– Откуда ты знаешь?

– Знаю.

– Ты не чародей ли? Или ясновидящий?

– Нет, я морковник. У меня давеча кошелек украли, церковники плохо народ наставляют, а возмещать не хотят.

– Ну раз ты так уверен…

Надо скорей разделаться со всем этим, подумал Святополк. Сборище затянулось, сейчас посыплются несанкционированные вопросы, все-таки здесь слишком много простых горожан.

– Кошелек, говоришь, украли?

– Украли, князь.

– Сколько в нем было?

– Четыре гривны, князь.

– Вот тебе, добрый человек, пять гривен, – сказал Святополк. – Садись в лодку и езжайте вместе с варангом куда-нибудь… похороните это… где-нибудь. Понял?

Грыжа сунул деньги в карман, кивнул, и помахал варангу в лодке рукой. Варанг взял весло и подогнал лодку ближе к берегу. Грыжа, крякнув, запрыгнул в лодку, наступил на обезглавленный труп, вскрикнул, перекрестился, сел, и взялся за второе весло.

– Куда это он? – спросил Дир тихо. – Куда везти собрался?

Святополк промолчал. Дир хотел было спросить Грыжу, но князь остановил его взглядом.

– Скинет небось в реку где-нибудь, – сквозь зубы сказал Эймунд.

Толпа молча, как в строю, смотрела, как отъезжает лодка, как гребут Грыжа и варанг против течения на север.

Глава тридцать первая. Ночью за городом

По пути домой Гостемил зашел в Михайловский Храм и провел там четверть часа. Как большинство эпикурейцев, он не был набожным человеком, считая, что часто докучать Создателю – неприлично. Но долго не заходить в дом Создателя – тоже плохо, невежливо. Извинившись перед Создателем за свой не слишком опрятный (по его, Гостемила, меркам) вид, он помолился, перекрестился на алтарь, и, бросив в кружку две золотые монеты на содержание штата обслуги, снова вышел на улицу.

Придя домой, Гостемил обнаружил, что Годрик собирает какие-то свои вещи в походный мешок.

– Ты чего это, Геракл?

– Хозяин мой вернулся, – сообщил Годрик. – В детинце будем жить.

– То, что он вернулся – прекрасно, но где мой обед?

– Повар куда-то сбежал. Я его выдрал, как ты велел, а ему не понравилось.

– Следовало нанять другого. Не могу же я все время по крогам ходить. Домашняя пища здоровее.

– Это как тебе угодно.

Гостемил настроился было немного поворчать, но неожиданная мысль осенила его.