Доброй ночи, мистер Холмс!
Шрифт:
– Безусловно, в моде на эстетизм есть свои преимущества, особенно для сторонников этого стиля, – кивала она стайке причудливо наряженных джентльменов. – Вот мистер Тиффани на днях мне говорил, что кричащей роскоши изумрудов, сапфиров, рубинов и бриллиантов он предпочитает обаяние полудрагоценных камней. Главное их правильно подобрать.
– Это совершенно правильно, – кивал ей мой воздыхатель, недавно восхищавшийся тем, как я искусно наливаю чай, – драгоценные камни имеют лишь четыре цвета, тогда как полудрагоценные воплощают в себе целую палитру красок. В подлинном искусстве главное не цена, но эффект, какой оно производит, и чувства, которые будоражит в душе.
– Знаем мы твои сентиментальные взгляды, Оскар! А вот что думает на этот счет леди? – насмешливо произнес кто-то.
Я была потрясена до глубины души. Присутствующие с умным видом кивали, а Ирен продолжала рассуждать так, словно каждый день носит драгоценности, а слова мистера Тиффани приводила с таким апломбом, будто знаменитый ювелир приходился ей лучшим другом.
– Лично я весьма неоднозначно отношусь к таким броским драгоценным камням, как бриллианты, – призналась Адлер таким тоном, что ни у кого не возникло ни тени сомнений в ее честности.
– Но почему? – спросил один из джентльменов. – Бриллианты подчеркивают огонь в ваших глазах.
– Ее глаза и так подобны пламенеющим топазам, чей костер полыхает в сердцах ее пылких обожателей, – провозгласил какой-то острослов.
Ирен склонила голову в знак признательности за столь неискренний в своей пышности комплимент и двинулась к другой кучке гостей. Так она порхала от одной группы к другой, всякий раз заводя разговор о бриллиантах. Ее оружием были те полчаса, которые мы провели в обществе американского короля драгоценных камней.
– Мистер Тиффани поведал мне о роскошной перевязи, над которой сейчас трудятся его реставраторы, чтобы должным образом подготовить ее к Парижской выставке, – вполголоса поведала она дамам.
Одна из них склонила голову к моей подруге, чтобы лучше слышать, и в точеном профиле я наконец узнала бесчестную Лилли Лэнгтри.
– Ой, – ахнула молодая девушка рядом со мной.
Засмотревшись, я уронила несколько капель заварки на ее белоснежные перчатки. Вот до чего доводит пустое любопытство – на Лилли засмотрелась!
Я извинилась, промакнула салфеткой перчатки и снова стала слушать про мифическую бриллиантовую перевязь, о которой мистер Тиффани не сказал нам ни слова.
– Чтобы перевязь стала гвоздем выставки? – чистым голоском удивилась Лилли. – Как такое может быть?
– Милочка, так ведь я говорю не про обычную перевязь, а про цепь в две тысячи бриллиантов, которая тянется от плеча до пояса и потом крепится на противоположной стороне бедра вот так. – Ирен показала на себе, как именно крепится цепь, и тем самым вновь привлекла внимание мужской аудитории.
Дамы охали и ахали.
– Кроме того, на цепи имелись три розы, сложенные из бриллиантов: на плече, на груди и на бедре, – добавила Ирен. – Понятное дело, на реставрацию этого шедевра ювелирного искусства уйдет немало времени. Как жаль, что мода на бриллианты прошла. Мистер Тиффани напрасно тратит время.
– Может быть, и нет, – вступил в разговор джентльмен, потягивавший светло-вишневый пунш, великолепно сочетавшийся с цветом его лица. – Несколько лет назад я слышал разговоры о Бриллиантовом поясе. Камни в нем как на подбор, а длины он такой, что конец достает до самого пола.
– Приверженцы эстетизма непременно нашли бы применение этой буржуазной поделке, – объявил молодой поэт. – Подобный пояс идеально подошел бы, чтобы подвязать греческую тогу красавицы или же украсить ее роскошную прическу.
– Все россказни про этот пояс – сказки, любезный Оскар, – насмешливо произнес мистер Уистлер, – и в них правдоподобия не больше, чем в сплетнях про бриллиантовую перевязь Тиффани. Я поверю в подлинность существования этих вещиц, только когда увижу их своими глазами, а если это произойдет, я изотру их в порошок и пущу себе на краски. Например, холодная красота этой голубой фарфоровой чашки из Японии значительно превосходит очарование лучшего из бриллиантов французской огранки.
– Значит, вы считаете, мистер Уистлер, что пояс был сделан французскими ювелирами? – быстро спросила Ирен.
– Понятия не имею, что за черт его сделал, мисс Адлер, да мне и не особенно интересно.
– А вот Нортона это заинтересовало бы, – промолвил краснолицый джентльмен с пуншем. – Он обожал камешки. Поговаривают, что драгоценностей у него было на целое состояние. Нынче на самоцветы наложили лапу голландцы. Подмяли под себя добрую половину Южной Африки. Теперь нам приходится платить им за бриллианты.
– Нортон? – Ирен задумчиво изогнула бровь.
– Старый Нортон… – пророкотал джентльмен. – Он, наверное, уже помер. Деньги, знаете ли, принадлежали жене. Она была одной из трех внучек Шеридана [14] , красавиц со сверкающими черными глазами, обладавших вдобавок ко всему еще и острым умом. Жена его писала стихи и прозу… Ушла от мужа, а он у нее был из адвокатов-сутяг, пройдоха и подлец до мозга костей; впрочем, это другая история… К бриллиантам она относилась спокойно, но деньги у нее были, причем немалые – ее сочинения публиковали… А потом старый Нортон у нее все отсудил.
14
Шеридан Ричард Бринсли (1751–1816) – англо-ирландский писатель, драматург и политик-либерал.
– Расскажите, пожалуйста, еще о перевязи мистера Тиффани, – попросила одна из женщин.
– Не могу, – отрезала Ирен. – Это секрет. Я и так уже наговорила лишнего.
– Ну почему рассказы о редких драгоценных украшениях всегда окружены такой тайной? – капризно протянул мертвенно-бледный молодой человек с длинными прямыми волосами льняного цвета.
– Именно потому, что никогда не следует разрушать легенды, – ответил поэт.
Все рассмеялись и заговорили на другую тему. Ирен выглядела растерянной, видимо ломая голову над тем, как вернуть беседу в нужное ей русло. Теперь ровный гул голосов сплетников прерывался лишь едкими шутками мистера Уистлера или томного поэта.