Доброй ночи, мистер Холмс!
Шрифт:
Вдруг Ирен одним резким движением сорвала шаль, обнажив еще один сюрприз – роскошное приземистое фортепьяно.
– Оно здесь было раньше? – напряженно спросила она.
Мне на ум пришли бесчисленные эликсиры для полоскания горла, которые подруга оставила в Богемии. Я нисколько не сомневалась, что ни одно из тех снадобий не смогло бы ее избавить сейчас от хрипотцы в севшем от волнения голосе.
– Оно входит в стоимость аренды, – достаточно твердо ответил Годфри.
– Ясно. – После долгой паузы Ирен наконец сказала: – Что ж, заприте особняк и отвезите
После возвращения в Челси тамошняя квартира показалась нам еще более безликой, поэтому мы обе мечтали о скорейшем переезде. При этом каждая из нас с ужасом ждала встречи с подарками, которые оставил нам в новом доме Годфри.
– С клетки можно не снимать накидку. Так попугай будет меньше кричать, – сказала вечером Ирен, расчесывая волосы.
– А что мы будем делать с фортепьяно? – невинно спросила я.
– Слушай! Вы с Годфри Нортоном лезете в дебри, в которые не смеют соваться даже ангелы!
– В таком случае, мы будем чувствовать себя в раю как дома, – промолвила я и выключила свет.
– Если рассуждать логически, то скорее в аду, – произнесла Ирен из темноты мрачное пророчество.
Глава двадцать седьмая
Старый знакомый
С момента нашего переезда в новый дом прошла неделя. Сложно сказать, какой именно предмет в течение этого времени удостоился наименьшего внимания: сундук Нортона, роскошное фортепьяно или клетка с попугаем.
Казанова требовал еды и воды (клетку чистила наша экономка миссис Ситон). Со мной паршивая птица общалась столь же грубо, как и прежде, однако в процессе кормления я обнаружила, что если Казанову угостить виноградом (который обожала Ирен), попугай сменял гнев на милость. Иногда он даже снисходил до того, что сообщал мне хриплым голосом: «Казанова хочет булочку».
Моя подруга время от времени подходила к клетке и начинала что-то ворковать попугаю по-французски, надеясь услышать от него какую-нибудь скабрезность. Я бы все равно ничего не поняла, даже если бы ее усилия и увенчались успехом. Мне пришло на ум, что, возможно, именно поэтому все предпочитают сквернословить именно на иностранных языках. В мою душу закралось подозрение, что сами французы любят изрыгать самые гнусные ругательства на английском или немецком.
Ежедневно в пять часов мы отправлялись на променад в Риджентс-парк. За исключением этих прогулок, мы все время проводили дома, пребывая в скуке и праздности. Я никогда раньше и не подозревала, что зарабатывать на хлеб насущный, каждый день отправляясь на службу, – на самом деле интересное и даже в чем-то захватывающее занятие.
Годфри заглядывал к нам за эту неделю несколько раз, и ему явно не нравилось, что мы с Ирен практически погрузились в летаргический сон. При виде закрытого сундука и накрытого шалью фортепьяно он всякий раз хмурился и долго шептал что-то по-французски Казанове. Не сомневаюсь – какие-нибудь сальности.
Третий визит адвоката отличался от двух предыдущих. После того как его впустила миссис Ситон, он быстрым шагом направился к нам
– Новости! – Годфри помахал экземпляром «Дейли телеграф».
– О короле? – села прямо Ирен. – Он в Англии?!
– Нет, о вашем бывшем нанимателе, Тиффани. Он во Франции. Приехал в Париж, чтобы принять участие в аукционе, на котором пустят с молотка драгоценности французской короны.
– И это все? – Ирен с неохотой отложила книгу.
– Что значит «все»?! Это же аукцион века. Вы что, не понимаете, там будут продавать бриллианты эпохи кардинала Мазарини, не говоря об украшениях, которые оставила бежавшая императрица Евгения!
– И что с того? – пожала плечами Ирен. – Несмотря на то, что у меня есть деньги, мне вряд ли удастся перекрыть ставки мистера Тиффани.
– Мисс Адлер, именно к этой коллекции драгоценностей относился Бриллиантовый пояс. Ювелирные украшения, которые выставят на аукционе, образно выражаясь, его братья. Я предлагаю нам с вами вместе отправиться в Париж, чтобы посетить аукцион. Мы оба говорим по-французски. Кто знает, быть может, нам удастся выйти на след пояса?
– В Париж? – Ирен забрала у Годфри газету, которой он размахивал у нее перед носом, и принялась изучать заметку. – Аукцион начинается через три дня.
– Мы можем добраться до Парижа за день.
– Главный ключ к разгадке – содержимое сундука вашего отца.
– Это верно, но поскольку в данный момент расследование зашло в тупик, я считаю, нам имеет смысл узнать побольше о прошлом пояса.
– Это безумие! – Ирен невольно рассмеялась. – Нельзя вот так срываться и ехать во Францию в погоне за несбыточным…
– Почему? Я сам хозяин своего времени. Вы тоже. Никаких срочных дел у меня нет. Мы сами и заберем ваши чемоданы. Кроме того, нет ничего прекраснее Парижа в мае.
Ирен задумчиво теребила платье. Я никогда прежде не видела, чтобы она так колебалась. Наконец она подняла на Годфри взгляд:
– Ладно. Если вы решили рискнуть, рискну и я. Но я по-прежнему считаю, что ваша затея безумна.
– Я тоже так думаю! – вмешалась я. – Ирен, я считаю крайне неподобающим одной, без всякого сопровождения, отправляться в поездку вместе с мужчиной. На меня, кстати, ты, пожалуйста, не рассчитывай. Я не собираюсь ехать с вами в этот город грехов и пороков.
– Напрасно, – покачал головой Годфри. – В противном случае ты сама убедилась бы, что Париж не столько порочен, сколько соблазнителен. Каждый видит лишь то, что он хочет увидеть. С другой стороны, даже хорошо, если ты останешься в городе, – мне как раз хотелось попросить тебя посидеть у меня в конторе и поработать: я уже уволил секретаря, который тебя замещал.
С одной стороны, я пришла в дикий восторг, узнав, что могу вернуться к работе и в моей жизни вновь появится привычный упорядоченный ритм, но, с другой стороны, меня потрясла легкость, с которой Годфри отказался от моей компании в предстоящей поездке. Я глянула на подругу. Она внимательно, с не меньшим удивлением, чем я, смотрела на адвоката.