Добрые времена
Шрифт:
Ему казалось, что так думают и члены парткома. Во всяком случае, кто-то иронично бросил:
— Как говорится, все впереди.
— Ну разве это плохо? — улыбнулся Разумов. — Очень даже хорошо. Кстати, по работе на заводе он себя успел зарекомендовать. Как, Николай Иванович?
— Конечно! — поднялся Самсонов. — Иначе разве мы стали бы с Василием Федоровичем его рекомендовать. Парень творческий. Увлекается, конечно, иногда слишком доверчив...
— Доверчивость для журналиста — первейшее свойство, — прогудел сидящий рядом Демьянов. — Если человек не верит людям, нечего ему в газете делать. Да и на партийной работе тоже, как я понимаю... Лучше десять раз обмануться, чем один — не поверить.
— Ишь ты! Не даешь в обиду ученика? — хмыкнул Угаров. — Правильно. Верить надо, но проверять тоже. А также и советоваться иногда. Намек понял?
— Понял! — улыбнулся Роман.
— Есть предложение принять, — сказала Чалова. — Имеет партийное поручение, хорошо его выполняет. Он теперь у нас лектор-международник.
— Ну, раз так, — улыбнулся Разумов, — думаю, следует согласиться. Других мнений у членов парткома нет? Принимаем тебя, Роман Павлович, кандидатом в члены партии. Поздравляю!
Едва он вышел из зала заседаний, к нему устремилась Лада:
— Ну как?
— Порядок, — ответил Роман односложно. — Единогласно.
Лада внимательно поглядела мужу в лицо:
— А почему не радуешься?
— Радуюсь. Но как-то... еще в себя не пришел.
— Не тормоши его. Человек осознает важность свершившегося, — услышал Роман из-за спины голос Немова.
Евгений крепко пожал руку Бессонова и взволнованно произнес:
— Поздравляю, дружище! Это замечательно.
И тут снова не удержался, чтобы не подтрунить:
— Лада, взгляни, у него, правда, лицо...
— Чем тебя мое лицо не устраивает?
— Выражает... — громким шепотом сообщил Немов.
— Чего выражает-то? — начал сердиться Роман.
Немов торжественно поднял палец:
— Значительность!
— Да ну тебя, — махнул Роман рукой. — Тут такой момент, подумать надо, как дальше жить.
— Думать полезно, — с улыбкой кивнул Немов. — Но, между прочим, следует помнить, о чем серьезно предупреждал Ленин молодых коммунистов.
— О чем? — насторожился Роман.
— О комчванстве.
— Что, что?
— Эх ты, а еще историк. Коммунистическое чванство, зазнайство, Ленин считал самой страшной болезнью. Так что не зазнавайся. А то мы с Ладой живо тебе душ горячий устроим.
Роман было насупился, но потом вдруг заулыбался:
— Ребята, я рад. Понимаете. Так рад! Это ведь как второе рождение. Я чувствую в себе такие силы, я такое сотворю. Ого-го!
Обняв Ладу и Евгения за плечи, Роман прошел с ними в комитет комсомола, потом в редакцию, принимая поздравления и радуясь как ребенок.
И дома, уже поздно вечером, он нет-нет да и начинал улыбаться каким-то особым светлым мыслям.
— Коммунист! Я теперь коммунист, — повторял он про себя.
* * *
Вскоре Роман и Лада уехали в подмосковный санаторий. Лыжные прогулки, сытный обед, послеобеденный сон, вечером — кино. Бездумно и безмятежно бежали день за днем.
Вот и сегодня сразу после завтрака они встали на лыжи. Скользили меж высоких елей, образующих зеленый туннель, лучи яркого солнца, пробиваясь сквозь ветки, рисовали на сугробах синие узоры. Лыжня внезапно пошла под уклон. Роман, шедший первым, со скоростью вылетел на поляну. Здесь тормознул, ожидая Ладу. Среди стволов показалась ее пушистая красная шапочка. Вот и она сама. Увидела Романа и вместо того, чтобы затормозить, громко сказала «ой» и шлепнулась.
Роман рассмеялся, а Лада тут же обиделась.
— Почему ты смеешься?
— Потому что смешно. Упала на ровном месте.
— Издеваешься? Нет чтобы поймать!
Он поднял ее и громко чмокнул в розовую щечку, но Лада надула губы и не разговаривала с ним до возвращения в корпус. После обеда они, как обычно, улеглись на свои кровати, Роман принялся за чтение журнала. Неожиданно он услышал всхлипывание.
— Ты чего?
Всхлипывание усилилось. Роман отбросил журнал, перебрался к Ладе на кровать, нежно обнял ее за плечи:
— Ты чего? — повторил он. — Заболела?
Лада уткнулась в его плечо.
— Ну скажи чего-нибудь! — потребовал Роман.
— Ты-ы меня — я не-е лю-бишь! — всхлипывая, сообщила Лада.
— С чего ты взяла? — вскрикнул Роман.
— Смеялся, когда я упала. И вообще не разговариваешь. Только читаешь!
— Так о чем говорить, когда все в порядке? — рассмеялся Роман, вспомнив старый анекдот.
— Вот, вот. Не о чем со мной говорить, потому что я глупая.
— Что за ерунда!
— Нет, не ерунда. С Немовым есть о чем разговаривать, а со мной нет.
— Здрасьте пожалуйста! Ладно, давай разговаривать!
— Не буду. Я на тебя обиделась.
— Замечательный образец женской логики.
— Скажи еще, что я глупая.
— Глупая! — сказал Роман в сердцах.
Снова послышалось всхлипывание.
— Ну ладно, прекрати! — он поцелуем стер слезы на ее щеках. — Давай поговорим.
— Ты меня любишь?
— Люблю.
— Честно?
— Честно.
— А жизнью ты доволен?
Роман рассмеялся:
— Ничего себе вопросик!
Лада опять надула губы:
— Все-таки ты меня глупой считаешь!
— Да нет же! Наоборот. Вопрос, я сказал бы, философский. Однозначно не ответишь. Понимаешь, раньше для меня интеллигентский треп, остроумие было главным. А сейчас у меня есть дело! Я чувствую, что моя работа нужна. Понимаешь? Вот что главное. Особенно теперь, когда вступил в партию. И есть ты. И будет еще кое-кто...
— Ой, слышишь?
— Что?
— Он бодается!