Добыча стрелка Шарпа
Шрифт:
– Если он исчезнет, твоему отцу уже ничто не будет угрожать.
– Ты его убьешь? – удивилась Астрид.
– Такая у меня работа. Я пока на службе и задание должен выполнить.
– Пока? Хочешь сказать, что потом убивать не будешь?
– Здесь для этого слишком мало возможностей. Придется, наверно, подыскать другое занятие, как ты думаешь?
Да, другое занятие. Но сейчас нужно найти и убить Лависсера. Предатель не на службе, но дома его, скорее всего, не застать. И все же рано или поздно он туда вернется. А раз так, то ради Британии придется заделаться взломщиком. Проникнуть в его дом на Бредгаде, дождаться, убить и забрать золото – сделать себе подарок для новой жизни в Дании.
Городские
Сначала Шарп подошел к главному входу. Он сомневался, что сможет пройти через переднюю дверь, и верно, ставни на окнах были закрыты. С фонаря свисал датский флаг, водруженный восторженными почитателями героя. Сосчитав дома, стрелок повернул в переулок, пролегавший за жилищами богачей, и вернулся к нужному, но уже с тыльной стороны.
Он прошел через калитку и оказался в заднем дворе. Ворота были заперты. Над воротами торчали острые металлические пики, верх арки был выложен стеклом. Зато соседние ворота оказались открытыми, и разделявшую два дома стену не снабдили ни пиками, ни битым стеклом. Примыкавший к стене склад облегчил дело. Шарп забрался наверх и заглянул во двор Лависсера.
Пусто. Рядом со стеной конюшня и каретный сарай, дальше ступеньки, ведущие к задней двери. Дом был тих и темен. Шарп соскочил во двор, отодвинул запор на воротах, обеспечивая себе безопасный отход, и, укрывшись в тени конюшни, еще раз оглядел дом. Под задним крылечком темнел вход. Очевидно, в подвал. Начать можно было бы оттуда, но стрелок не спешил. Верхние окна не были закрыты ставнями, а три из них даже слегка приоткрыты, и на стеклах прыгали отблески далекого пожара. Тихо и спокойно. Но почему же нервы натянулись, как кожа на барабане? Что-то было не так. Три открытых окна. Что-то уж больно все легко и просто. И слишком спокойно. Три открытых окна. Все три приоткрыты ровно настолько, чтобы просунуть дуло мушкета. Прячется ли кто-то за ними? Или опасность ему только мерещится? Нет, он чувствовал, что за ним наблюдают. Объяснить это было невозможно, но теперь Шарп уже не сомневался – его ждут. Значит, легко и просто не получится.
Дом уже не казался беззащитным и безобидным. От него исходила угроза. Здравый смысл говорил, что он воображает лишнее, что никакой опасности нет, но Шарп привык полагаться на чутье. За ним следят. И все же удостовериться стоило. Он осторожно снял с плечо ружье и встал так, чтобы видеть только правое окно. Если за ним следят, то стрелять будут тогда, когда он попытается перейти двор и окажется на открытой площадке. Шарп вскинул семистволку, целясь в окно, и тут же заметил в глубине комнаты искру от кремня. В следующий момент над подоконником полыхнуло с сухим кашлем пламя, но лейтенант уже катился в укрытие, и пуля лишь щелкнула по камню в нескольких дюймах от лица. Еще два мушкета пальнули почти одновременно, и два других окна заволокло дымом. На крыше конюшни треснула плитка. Крик.
В тесном, зажатом между каменными стенами дворе как будто бухнула пушка. Пламя из семи стволов вылетело на добрых шесть футов, воздух заполнился дымом, в котором заметались срикошетившие пули. Кто-то вскрикнул от боли, но Шарп был уже у задних ворот. Он распахнул их, выскочил в переулок и побежал. Из верхних окон вслед ему пальнули из двух мушкетов, потом сзади чихнул пистолет, но Шарп уже скрылся из виду. Он добежал до больницы, где под барельефом Доброго Самаритянина толпились с десяток человек. Некоторые, встревоженные выстрелами и видом чудовищного оружия в руках незнакомца, подались было к нему, но стрелок нырнул в другой закоулок, пробежал его до конца, свернул, потом свернул еще раз и наконец остановился перевести дыхание. Черт, его и впрямь ждали. Но почему? Почему человек, находящийся среди друзей, оставляет в своем доме такую охрану?
Шарп притаился под аркой. Преследователи, если его кто-то преследовал, должно быть, ошиблись с поворотом, потому что в переулке было тихо. Шарп неспешно перезарядил ружье, делая все на ощупь и не думая о пулях и порохе. Мысли вертелись вокруг другого: зачем Лависсеру охранять дом, как крепость? Потому что там золото? Но самый бдительный часовой, неся службу из ночи в ночь, устает и теряет бдительность. Часовые отвлекаются. Дремлют. Думают о женщинах. И забывают о врагах. А люди в доме на Бредгаде были настороже. Они ждали. Готовились. Значит, случилось что-то такое, что заставило Лависсера насторожиться. Что-то новое.
Было в этой странной ночи и еще кое-что. Что-то, показавшееся поначалу забавным, но теперь представшее в ином, зловещем, свете. Шарп забил шомполом последнюю пулю, огляделся, вышел из-под арки и повернул на юг. Справа все еще гудели пожары, и усталые люди качали воду, которую подвозили в бочках со стороны бухты. Напора не хватало, струи получались вялые и едва доставали до огня, но тут, к счастью, начался дождь, и пожарные воспряли духом.
Шарп открыл дверь. Он сильно сомневался, что Сковгаард вернулся домой, и надеялся, что Астрид уснула. Прошел в кухню. Отыскал в темноте фонарь и трутницу. Спустился вниз. Аксель Банг все еще храпел на мешках. Шарп поставил на пол фонарь, положил ружье, взял за грудки приказчика, встряхнул, как терьер трясет крысу, и для верности стукнул о ящик. Банг вскрикнул от боли, открыл глаза, мигнул и уставился на англичанина.
– Где он, Аксель? – спросил Шарп.
– Не понимаю, о чем вы говорите! Что происходит? – Приказчик еще не проснулся.
Стрелок шагнул к нему и влепил смачную пощечину.
– Где он?
– Вы что, рехнулись!
– Может быть.
Шарп швырнул его на ящик и, придерживая одной рукой, прошелся по карманам датчанина. То, что он искал, то, что боялся найти, обнаружилось в заднем кармане мундира. Золотые гинеи. Славные кружочки со святым Георгием, новенькие, блестящие, недавно отчеканенные. Стрелок выгреб их и одну за другой разложил на ящике. Банг захныкал.
– Ублюдок. Продал хозяина за двадцать гиней, а? А почему ж не за тридцать серебреников?
– Вы сумасшедший! – Приказчик попытался сгрести монеты.
Шарп остановил его хуком в челюсть.
– Рассказывай, Аксель.
– Мне нечего рассказывать.– По подбородку датчанина стекала тоненькая струйка крови.
– Нечего? Ты отправился в церковь со Сковгаардом, а вернулся без него. Ты пьян как сапожник, и у тебя карманы трещат от золота. Принимаешь меня за дурака?
– Я торговал. Продал кое-что.– Банг утер разбитые губы.– Мистер Сковгаард не возражает. Говорю вам, я продал кое-что.