Добыча
Шрифт:
Сисси хочет отправиться немедленно, но я отговариваю ее. В лесу будет так темно, что мы не сможем увидеть опасность. Лучше дождаться рассвета. Кроме того, мы не сможем пересечь мост до того момента, как он опустится завтра. Лучше пока посидеть в тепле, сохранить энергию. Поспать, если получится.
Собравшись у очага, мы все смотрим на огонь в камине. Бен просит пить. Сисси с Эпафом берут кувшин, спускаются к ручью и приносят достаточно воды для всех. По их словам, там никого нет, все тихо. Ночь сгущается. Темнота полна угроз. Во всей деревне нет света: ни одной вспышки зеленого, ни намека на дрожащее пламя свечи. Ночной воздух пропитан напряжением.
Усталость постепенно захватывает нас, заставляя уснуть. Мы решаем дежурить по часу. Я, все еще возбужденный после драки на станции, вызываюсь стоять вахту первым. Мне кажется, я еще много часов не усну. Дом затих. Я слышу тихий храп. Мое дыхание туманом оседает на стекле, потом исчезает — для того чтобы через несколько секунд вновь появиться, как легкий призрак.
Я слышу нарастающие звуки песни. Сначала мне кажется, что это кто-то из ребят наверху, но пение становится сильнее, я начинаю разбирать слова и понимаю, что оно доносится снаружи. Я наклоняюсь вперед, силюсь рассмотреть что-то через окно, но на улице непроглядная тьма, ничего не видно. Я приоткрываю окно, и голос слышится яснее. Здесь, в Миссии, пением никого не удивишь, однако в этот раз оно отличается от того, что я слышал раньше.
Во-первых, поет один голос. Он кажется одиноким и каким-то голым по сравнению с обычными хорами. Но это не все. Пение полно грусти и тоски, так не похожих на обычную жизнерадостность Миссии, и в словах нет привычного сахарного оптимизма.
Господь наш, Владыка сил, Защити и сохрани меня этой ночью. Господь наш, Владыка сил, Этой ночью и каждой за ней.Мое дыхание, затуманивающее стекло, учащается. Я знаю эту песню. Это колыбельная, которую мне пела мать. Голос, конечно, совсем не похож. Голос моей матери — единственное, что я о ней помню, — был плавным и мелодичным, а этот дребезжит, как стальная цепь. Но мелодия точно та же. Даже слова, хоть я их и не помню, встают на свое место, как потерянный ключ в давно забытый замок.
Спустя несколько секунд я выбегаю на улицу, в холодный ночной воздух. Пение прекращается, но я успеваю заметить едва различимую серую фигуру, растворяющуюся в ночи. Я бегу следом.
Это должен быть мужчина — местные девушки с их ножками-лотосами не могут двигаться и вполовину так быстро.
— Эй, ты! — кричу я. — Погоди!
Человек не оглядывается, не замедляет бега; вместо этого он только разгоняется и ныряет за дом. К тому моменту, как я туда подбегаю, его нигде не видно. Вокруг нет ничего, кроме тихих домов и темноты. Наконец я вижу — тонкая фигура движется через луг к крепостной стене. Белые волосы хорошо различимы и в темноте.
Теперь я понимаю, кто это.
— Клэр! — кричу я.
Она бежит дальше. Теперь я тоже продираюсь сквозь жесткую траву, стараясь не отставать. Спустя несколько минут она оказывается у стены и растворяется во тьме, как камень, брошенный в темное озеро. Она там, и в то же время ее там нет.
Добежав до стены, я касаюсь холодной темной стали. Совершенно гладкой. Никаких неровностей, выдающих наличие двери. Потом я вижу следы — маленькие серебряные пятна в ночной росе, идущие вдоль стены к угловой башне. Я бегу туда, нахожу дверь, открываю ее и оказываюсь внутри. Ботинки стучат вверху на винтовой лестнице.
— Подожди, Клэр! — кричу я, и голос возвращается многократным эхом, застигая меня врасплох.
Я поднимаюсь, грохоча по металлическим ступеням. В комнате ее нет. Дверь, ведущая на стену, открыта. Выйдя наружу, я вижу Клэр примерно посреди стены. Она смотрит на залитые лунным светом хребты и ждет меня.
Клэр не оборачивается, пока я не оказываюсь в нескольких метрах от нее. Продолжает ждать. От ее ровного и спокойного дыхания поднимаются облачка пара. Наконец она поворачивается ко мне. Глаза у нее блестят, в них стоят слезы.
— Я знала, что это ты, — говорит она. — Ты точно такой, как твой отец рассказывал.
33
— Что? — переспрашиваю я, заикаясь. В моей голове проносится тысяча мыслей. Я на подкашивающихся ногах делаю шаг к ней.
— Как только я тебя увидела, — говорит Клэр с грустной улыбкой, — поняла, что это ты. Его сын.
— Он рассказывал обо мне?
— Я знала, что это не могут быть другие мальчики — они слишком маленькие. А старший из них выглядел как-то не так. Но не ты. У тебя в крови та же самая решимость. А в глазах то же выражение — грустное и яростное одновременно.
— Клэр! О чем ты? — я хватаю ее за локоть. — Откуда ты столько всего знаешь? — Она пугается, и я ослабляю хватку.
— Вы принесли Источник? — спрашивает она. — Я расскажу все, обещаю, но сначала скажи: вы принесли Источник?
Я отпускаю ее руку:
— Не знаю. Не уверен. Но расскажи мне, что здесь происходит. Объясни мне все.
Она смотрит на темные луга, спускающиеся вниз в темную пропасть. То тут, то там виднеются большие валуны.
— У нас мало времени, — говорит она. — За нами следили. За тобой следили. Вы действительно разозлили старейшин там, на станции.
— Переживут.
— Поверь мне, вряд ли.
— Успокойся, хорошо? Никто за нами не следил. Перестань придумывать…
— Никто не следил за мной. Я пробиралась тихо, как мышка. Но за тобой кто-то пошел. Ты двигаешься с бесшумностью лавины.
Она указывает в сторону домов:
— Посмотри. Видишь, там стоят двое? А теперь идут сюда.
Она права. Я вижу две серые фигуры. Они медленно идут в стороне от дороги, опустив головы. Идут по нашим следам.
— Тогда рассказывай быстрее, — я тороплю ее.
Она говорит, не делая пауз, рассуждает логично, речь течет, как отрепетированная.
— Он сказал, что его сын обязательно отзовется на эту песню и это позволит рассеять сомнения. Он был прав, — она улыбается. — Я повторяла ее каждый день про себя, чтобы не забыть.
— Почему так долго? Я уже пару дней на ногах.