Дочь генерального секретаря
Шрифт:
Веко с висюлькой ему подмигнуло.
"Когда уезжаете?"
Под резонанс центральной зоны Александра повело. Это было на самом оживленном маршруте через университет. Он обогнал колонну и, скрывшись из виду, припал скулой к шлифованному граниту. Холодный пот смочил виски. Он представил над собой всю тяжесть сталинского здания - его стошнило. Но натощак от спазмов в поле зрения моталась только нитка слюны.
– Что с тобой?
За плечо его взяла знакомая с журфака. К груди она прижимала банку венгерского лечо. Сорвав нитку, он вытер пальцы о колонну. Это была рослая
– Алена, - сказал он.
– А давай поженимся?
В конце прошлого года, отправив свою любовь в провинцию, Александр вернулся в общежи-тие и среди прочего попробовал воскреснуть посредством спорта. В новогоднюю ночь, обежав по периметру весь университет, он обмяк на поручнях в лифте, куда успела ввалиться целая толпа ночных конькобежцев.
К нему придавило девушку. Спортивные брюки в обтяжку были гладкие, как атлас. Высокая и статная, к груди она прижимала при этом пару хорошо отточенных коньков. Отдавая себе отчет в том, что она способна размозжить ему череп, Александр высвободил руку и огладил атласный зад. Никакой реакции. Отморозила, что ли? Но на табло вспыхнул очередной этаж, и зад вдруг повернулся, предоставляя его ладони возможность соскользнуть в промежность. Это было столь неожиданно, что он отдернул руку. От этажа к этажу лифт пустел, но вместо того, чтобы сделать шаг вперед, конькобежица все так же лежала на Александре. К 16-му они остались вдвоем. Толкнувшись, она выпрямилась. Он вышел следом. Не оглядываясь, но, конечно, слыша его шаги за спиной, она стащила вязаную шапочку, тряхнула русой головой. Жила она не здесь, а на 15-м, где, как на нечетном, лифт не останавливался. Он свернул за ней во тьму лестницы, скользя ладонью по перилам, спустился двумя маршами (вступив при этом в пьяную блевотину) и в коридоре увидел, что она входит в блок.
Дверь она не закрыла. Он прошел мимо этой щели, вернулся. Стекла комнаты справа светились. Он нажал ручку левой, темной. Она стояла, скрестив голые ноги и оттягивая книзу свитер.
– Как тебя зовут?
Она закрыла ему рот ладонью, которую он укусил.
Это было поперек дивана. Поверх низкой деревянной спинки был никелированный поручень, за него она держалась. Зад у нее был холодный. Потом свитер стал липнуть к коже.
Она обернулась, когда он кончил на пол.
– Зачем?
Имени конькобежица не сказала. Но через пару дней он узнал - при обстоятельствах, типичных для здания на Ленинских горах.
Опять же ночью он вышел из кабины и натолкнулся на Иванова. Итальянцы строили автогигант на Волге. Иванов год провел там переводчиком. Имея за ухом лакированный мундштук, он сидел возле урны и собирал на лист бумаги курительные бычки.
Александр вынул пачку.
– Друг!
– вскричал Иванов.
– Еще не выгнали?
– Держусь.
– А где прописан?
– В башне.
– Там же сейчас, как в холодильнике?
– Не говори.
– Давай ко мне! Наветренная сторона. Давай, поехал.
Вместе с постелью Александр прихватил из башни найденную во время ночных блужданий картонку с американскими журналами.
– "Плейбоя",
– А зачем? Омниа меа мекум порто.
– Иванов вытащил чемодан, из чемодана пакет, а из пакета пачку снимков.
– Только между нами?
Вьюга билась в окно. Странно было под этот жестокий вой увидеть их наготу. Александр прилагал усилия, чтобы не дрожали руки.
– Чем ты их?
– "Любителем".
Профессионалом он и не был - черно-белые снимки выглядели серыми. Но были вполне разборчивы. Александр сдерживался, чтоб не присвистнуть. Иванов всегда казался ему тихим, но еще до Тольятти - всего за три курса - он умудрился перещелкать пол-общежития. Одетая была только одна - в купальный халат. Задрав ногу на стол, она лакировала ноготки - и в этой позе он ее снял. Брови подняты над сползшими очками.
– Джиана.
Александр оторвался.
– У тебя была иностранка?
– Друг...
– Иванов вынул из-под усов мундштук и отвернулся, чтобы скрыть блеснувшую слезу.
– То была любовь. Единственная в жизни.
– А что с ней стало?
– Разрубили по-живому. Еще расскажу, смотри...
Вот тут он и увидел конькобежицу. Единственная в пачке она согласилась раздвинуть ноги. Она позировала против солнца, но Александр узнал эту отрешенность - наклон головы, взгляд искоса.
– Знаешь ее?
Он мотнул головой.
– Зовут Алена. Заочница с журфака. Всегда согласна, только попроси.
Закрыв на ключ одну из комнат зоны "В", где ее прописали на время летней сессии, Алена поставила банку лечо на стол.
– Не бери меня ты замуж, я тебе и так уж дам уж.
– Кроме шуток, - сказал он, глядя, как она снимает юбку, оставаясь в белых трусах.
– Тогда открой мне банку.
Она сняла свою полосатую рубашку с короткими рукавами. Все это она повесила в пустой шкаф. Взяла алюминиевую вилку, села с ногами на стул и раскрыла в ожидании американскую книжку On Investigative Journalist*.
* "О журналистике дознания" (англ.)
– Черт!
Отбросив нож, он вынес руку под холодную воду. Прислонившись к косяку, Алена скрестила свои ноги.
– Банку без крови открыть не может. Тоже мне муж.
– Я серьезно.
– Не смеши меня. Советский брак? Для этого я слишком люблю свободу.
Белый "мерседес" у подъезда был окружен зеваками, которые пугливо обернулись на Александра. Он взлетел. В прихожей пара чемоданов.
– Инеc?
Молчание. Он взял топорик и открыл дверь в гостиную. Инеc сидела за столом с его пишущей машинкой.
– Я не одна...
Высокий мулат поднимался навстречу с протянутой рукой.
– Анхель.
Александр положил топорик на журнальный столик и ответил на рукопожатие. Глаза Анхеля прожгли его насквозь. Они сели друг напротив друга. Анхель протянул руку к топорику:
– Можно?
– Попробовал лезвие.
– Китайский?
– Советский.
Инеc поднялась.
– Кофе?
Не оборачиваясь, он кивнул. Мулат добавил, чтоб покрепче, и отложил топорик. Глядя, как Александр вынимает пачку "Явы", он расстегнул льняной пиджак и вынул пару серебристых баллончиков.