Дочь генерального секретаря
Шрифт:
Висенте поднялся, отряхнулся.
Галстук взлетел ему на плечо. С вершины памятника рабовладельческого строя горизонты сияли как будущее всего человечества. За лугами, испещренными каналами, за сиянием реки с ее раздвоенными парусами розовели минареты, а пустыня сливалась с алым небом.
Жизнь была впереди.
* * *
Свернув с Арбата в переулок, Александр прищурился на сверкающий хром лимузинов.
То, что вчера из такси показалось одиночным зданием, было целым комплексом - за высокой стеной. Со стороны переулка стена
Опустив на глаза козырьки фуражек, шоферы в лимузинах дремали.
За крыльцом, в другом крыле, одно из окон открыто. Раздвинув шторы и занавеси, человек за ними курил сигару. Развязанный галстук на белой рубашке. Он скосил глаза. Могучий старик с пепельно-лиловым лицом и тяжелыми веками. Будучи черным, он не мог быть отцом Инеc. Впрочем, кто знает...
Снова стена, но с воротами. Железо их сдвинуто. От угла стены он повернул назад. Черный человек все так же курил сигару, но в глазах возникло недоумение. Шоферы лимузинов скосились из-под своих козырьков, наблюдая, как в тень восходит непривычный для них персонаж.
Отделанный листовой латунью турникет пришел в движение и удалился, оставив Александра внутри.
Из-за колонны шагнула фигура в штатском.
Он сглотнул:
– Я к одному человеку...
– Из газеты? По какому вопросу?
– По личному.
Следуя за пиджачной спиной, Александр оглянулся. Интерьер как в фильме про Запад. За колоннами кресла светлой кожи и с огромными спинками. Перед ними на мраморе газеты. Иностранные - судя по кричащей огромности заголовков. Его подвели к конторке, за которой, опустив голову, стоял человек в черном костюме. Он что-то там делал руками. В ящичках распределителя за ним лежали ключи с латунными бирками.
Человек поднял голову.
Оставляя потный след, Александр снял руку с конторки.
– Ортега, - сказал он.
– Мадемуазель Инеc...
– Ваш паспорт.
– Мне только увидеться.
– Паспорт.
Общегражданский внутренний паспорт был цвета прокисшей горчицы. Человек раскрыл слегка вогнутую книжку и сверил его с фотоснимком три на четыре. Опустив глаза, он переписал данные и выложил паспорт на стойку. Перевернул там страницу гроссбуха.
– Нет таких.
– Ортега, - сказал он.
– Инеc?
– Нет.
– Но вчера ведь была?
Александра взяли под локоть.
– Прошу...
Турникет его вытолкнул.
Шоферы из лимузинов стрельнули глазами.
Горизонт напротив закрывала громада высотного здания МИДа сталинского близнеца МГУ. Он отлепил рубашку. Он взмок от пота, но только сейчас осознал, как прохладно там было - в логове.
Зной. Неподвижность. Но нужно идти...
А куда?
* * *
– Ну, здравствуй... Не ожидал?
– Здравствуй.
– Один, надеюсь?
Она переступила порог. Накрашенные
– Тебе... Ты меня поцелуешь?
От нее пахло транспортом и польскими духами "Быть может". Она возмутилась, когда он чмокнул ее в щеку:
– Не узнаю, Александр?
Венерин холм расплющился о его кость, язык ворвался ему в рот. Во всем этом было нечто истеричное. Он перехватил ей руки, на правой было обручальное кольцо - она всегда мечтала о таком.
– Я вышла замуж.
– Ты?
– За офицера. Уезжаю в ГДР.
– Когда?
– Сегодня в ночь. Что же ты молчишь?
– Поздравляю.
Она бросилась в ванную, где защелкнулась.
На кухне он курил "Север", глядя на воду, бегущую по бутыли "Мильхлибефрау". Отрыдавшись, она переминалась перед зеркалом.
Явилась она с иностранной коробочкой.
– Мэйд ин Франс... Что это?
– Тампоны.
– Для чего?
– Менструальные.
– Нет?
– Она надорвала бумажку, извлекла картонную трубочку, внутри которой был тампон на нитке. Усмехнулась смущенно и недоверчиво.
– И это они туда?
Он кивнул.
"Какой разврат", - ответили ее глаза.
В их прошлой жизни она подкладывала вату.
– Изменял мне с западной?
– А что?
– Высоко летаешь. С кем хоть?
– Марину Влади у Высоцкого отбил.
Она захохотала. Вставила тампон обратно и закрыла коробочку.
– В ГДР, наверно, тоже есть такие.
– Надо думать.
Она вернулась снова - с двумя бокалами из хозяйского серванта.
– Штопора так и нет?
– Нет.
Он вбил пробку в бутылку.
– Немецкое, между прочим. Настоящее сухое.
– Вижу.
– Пьем молча.
Вино было теплое. Он снял с языка крошки. Она прикурила от газовой зажигалки. Курила она "Золотое руно".
– А что было делать? В болоте увязнуть? Сам говорил, что я похожа на эту, как ее...
– Ты похожа.
– Вот я и буду. Мисс Вюнздорф. Презираешь?
– Нет.
– Ненавидишь?
– Нет.
– Значит, друзья?
– Ну, конечно.
– Дай пять.
Он посмотрел на золотое кольцо и пожал ее влажную руку.
– Жарища сегодня...
– Август.
– Как раз три года, между прочим. Помнишь тот спальный мешок?
Он свел три пальца.
– Секрецию помню. Юных ваших желез.
– Замолчи.
– Не с чем сравнить, не впадая в почвенничество. С березовым соком? Росой на заре? Я имею в виду консистенцию.
– Бросить в тебя бокал?
– Сок возбуждения. Который подтирался трусами. Исподтишка.
– Потому что я стеснялась! В отличие от тебя. Все тебе нужно сказать... Неужели не стыдно?