Дочь княжеская. Книга 1
Шрифт:
Слух, отточенный за время слепоты, донёс разговор.
— Не ссорься с моей старшей, счаюр, — сказал старый Црнай.
— Я не ссорюсь с ней, ша доми…
— Я вижу.
Молчание, заполненное голосами отдыхающих в бассейне людей…
— Сихар подарила мне замечательных сыновей, ты — собираешься порадовать дочками. И вот, вы обе — как безмозглые юницы, не умеющие договориться…
— Я… — Здебора умолкла, отчаявшись объяснить.
Ей очень не хотелось объяснять, поняла Хрийз, сочувствуя молодой женщине. А объяснять всё-таки придётся…
— Я обязана закончить работу, — досказала всё-таки Здебора. — Сихар возражает. Но это она так решила. Она думает, можно все бросить, не завершая. Еще думает, незавершенное дело меня сильнее привяжет. Глупость она думает, ша доми, так ей и скажи!
— М-магия, — с отвращением сказал Црнай. — Спору нет, штука полезная, когда надо бить врага. Но в обычной жизни лучше бы её вовсе не было!
— В обычной жизни без магии я бы вовсе не родилась, — мягко напомнила Здебора.
Повисло молчание. Отсюда, с высоты, хорошо было видно эту странную пару. Здебора положила голову мужу на плечо, а он гладил ее по волосам.
Оранжевые пальцы перебирали серебристо-филолетовые, почти белые пряди с нежностью, которой обычно не ждешь от таких людей, как старый Црнай. Хрийз стояла чуть дыша, с рудом унимая мерзотное щекотание в носу. Чихни, и ведь не поверят, что она здесь случайно!
— Ты точно отложить не можешь или Будимировича боишься? — вдруг спросил Црнай, и, когда Здебора замялась с ответом, спросил свирепо — Может, напомнить ему, кто для него Сиреневый Берег отстоял?
— Что ты! — испугалась она. — Не надо! Не в страхе дело.
— А в чем же еще?
— В незавершенном творении, — тихо объяснила она. — Я должна довершить резку. Оформить кусочек дерева в цельную вещь, довести до совершенства, согласно заказу. Нельзя затягивать… Нельзя.
— Сихар говорит…
— Не слушай ее. Вязальщица поняла бы, а старшая наша — целитель, ей трудно понять эту связь, трудно даже просто увидеть ее.
— Может быть, никакой связи нет, и ты просто морочишь мне голову! — сердито буркнул Црнай. — Веревки из меня вьешь. Пользуешься тем, что отказать не могу.
— Помешать не можешь, ша доми, — грустно ответила Здебора. — Прости.
— Если бы я мог, — с тоской выговорил он. — Если бы знал… если бы…
— Не надо, — тихо сказала она. — Я сама согласилась… и не жалею. то уж теперь лунные волны ловить; судьба. Лучше расскажи о Браниславне младшей, ша доми. Ты ведь знал её…
— Знал, — неохотно отозвался Црнай, знание явно было неприятно ему.
— Вот и расскажи. Какая она была? Смелая? Сильная? Красивая?
— Бешеная она была, — с чувством выговорил старый моревич. — Безжалостная, в первую голову к себе. Себя не щадила и на других не оглядывалась. Оно, конечно, боец из неё получился отменный. Четыре Хрустальных Молота, четыре высших награды Империи, всё такое. Вот только не женское это дело, война. Совсем не женское! Я как-то отозвал девчонку в сторону и спросил, что она дальше о себе думает. Ты, может, одна из всего рода осталась. На тебе долг. Как рожать с этакой лютостью в душе?
— А она? — спросила Здебора.
Пальш только досадливо крякнул:
— Рта раскрыть не успела. Вылез этот дуралей тБови и заявил, что они как-нибудь сами разберутся. Очень сильно он её любил, себя забывал… дурачок. Жалко было смотреть, да что сделаешь.
— Почему жалко?
— Потому, са од моар, что княжне было всё равно. Не то, чтобы именно его не любила. Она вообще никого не любила. Не умела. Но любовь парня учитывала. Как и мою жалость. Она учитывала всё! В Долине Звенящих Ручьев… — он помолчал, потом сказал. — Нет, не расскажу, ни к чему оно, теперь-то. Но именно Звенящих Ручьях я окончательно понял, кто такая княжна Браниславна и что она такое. Злое, несчастное, исковерканное войной существо. Говорят, не то отравили её, не то дали знать о себе старые травмы… А я так тебе скажу: это её собственные страх, боль и ярость против неё же обернулись. Душу ей выжгли, и душа отошла. Пора бы уже Будимировичу перестать умом скорбеть, предать тело честному погребению да обряд поминовения справить, как положено. И жениться уже наконец на какой— нибудь девице знатной, род поднимать. У него ведь даже бастарда нет, нехорошо. Как и у этого тБови, будь неладен. Что эти двое себе думают, Острова и Сиреневый Берег под соседей подложить? У тех сыновей младших непристроенных дополна… еще и передерутся. На радость Потерянным Землям. И за что воевали, спрашивается?..
Хрийз подняла голову, стала смотреть на купол, на который сквозь пелену лёгкой метели падали косые, зеленовато-жёлтые лучи неяркого зимнего солнце. Отчего-то до слёз было жалко княжну. То ли из-за детства её, сожранного давней войной, то ли из-за Пальша Црная, не умевшего найти для своего бойца доброго слова. Наверное, будь княжна мальчишкой, говорили бы иначе… Но мальчишка не пролежал бы в коме двадцать лет. Не выдержал бы! Хрийз не знала, откуда взялась такая уверенность. Она просто знала.
И была права, хотя, конечно же, о своей правоте не задумывалась. В любом мире женщинам дано больше сил, чем мужчинам. Женщина служит любви и жизни, в этом её суть, источник её силы. И если по какой-либо причине она переступает в себе запрет на убийство, то становится на страшный путь разрушения и смерти. Ломая себя, кромсая душу, растаптывая в себе всё, что ещё могло бы сохранить в ней человека. Не приведи судьба встретить на своём пути такую!
Не говоря уже о том, чтобы полюбить
Солнце низко висело над застывшим морем, касаясь краешком диска далёких островов. Набережная изгибалась подковой, выбрасывая надо льдом прямые иглы причалов. И как же здорово было не просто чувствовать на щеках острые иголочки мороза, а видеть цветные тонкие снежинки, танцующие в солнечном луче. Не просто ставить сапожок на дорожку и слышать хруст и скрип под подошвой, а видеть собственный свой след, остающийся на снегу. Ощутить сквозь перчатку стылый холод гранитного парапета и увидеть серый в крапинку старый камень, отшлифованный до зеркальной гладкости…
Хрийз с удовольствием всматривалась в детали окружающего мира, любовалась оттенками, в каждом встречном предмете подмечала ту или иную особенность; ничего подобного за ней раньше не водилось. Зрение — великий дар! Девушка осознала это в полной мере. Куда-то на десятый план отошли все беды и горести, тоска, неумение прижиться в новом мире, собственная неприкаянность и страх перед будущим. Хрийз — видела. Всё остальное не имело значения.
Сегодня наконец-то выписали из больницы. С предписанием приступить к работе послезавтра. Окровенно говоря, Хрийз очень боялась, что работу потеряет. Столько болеть! Но обошлось, слава богу. А то куда тогда идти, обратно в Службу Уборки проститься?..