Дочь Некроманта
Шрифт:
Собственно говоря, этим список запретов исчерпывался. Кроме, пожалуй, еще одного, зато стоившего, пожалуй, всего остального, — никогда не играть с другими ребятами.
О нет, взрослые старались все ей объяснить. Говорили, что они могут умереть — да, да, по их следам идет кошмарное, страшное чудовище, которое умеет чувствовать колдовство, и стоит девочке хоть на йоту отступить от правил…
Однако она знала, что беда все равно придет. Рано или поздно. Она не сомневалась, она просто знала, наверное, с самого рождения. Враг настигнет ее, придет день, и ей придется сражаться.
Ей
Сейчас она вертела в руках тряпичную куклу, прислушиваясь к тому, как мать возится на кухне. Кастрюли и котелки гремели, гремели, гремели, маме совершенно нечего было делать на кухне, однако она все равно перекладывала там что-то с места на место, поправляла, переставляла и вновь перекладывала…
Девочка знала, отчего. Дядя взял свое оружие и ушел из дома, а дедушка сидит в своем кресле с закрытыми глазами и не шевелится, словно мертвый. Девочка знала — он жив, но он колдует. Очень-очень осторожно, чтобы враг не смог увидеть их, — так же, как она видит буквы сквозь толстую кожу обложек.
Она не знала, зачем ушел дядя. Но почти не сомневалась — стряслась какая-то беда. Наверное, опять напали враги. Не враг, именно враги, каких много в этом мире и которых можно победить простым волшебством или даже обычной сталью; не тот ужасный враг, при одной мысли о котором она просыпалась почти каждую ночь — с криком и в холодном поту.
И потому девочка не боялась. Дядю победить нельзя. Он справится и с десятью, и с сотней, и с тысячью. Он мастер боя, таких, как он, всего двое в мире — кроме него. Он победит, как победил зимой, и вернется домой, и они устроят настоящий праздник, все будут петь, мама станет играть на маленьком клавесине, а они с дядей — танцевать.
Мама внезапно перестала греметь посудой.
— Отец?.. — услыхала девочка. — Папа, что случилось?.. Ты что делаешь?!
Дедушка колдовал. Для этого девочке не требовалось даже произносить тех тайком выученных заклинаний, которыми она так гордилась. Пытался кому-то помочь, наверное, дяде, наверное, враги оказались чуть сильнее или чуть многочисленнее. Ничего страшного, если не слишком долго.
— Что ты делаешь! — закричала мама, бросаясь в комнату дедушки. — Остановись! Слышишь?!
«Иначе погибнут люди», — услыхала девочка ответ деда — конечно, он-то и помыслить не мог, что сообразительная внучка давно и легко может читать их с мамой молчаливые беседы. «На сей раз сюда притащились поури. Погибли бы все, и они добрались бы до нас».
Конечно, дедушка был прав. Бросать людей нельзя — это девочка знала твердо. Книги, заменившие ей друзей, повествовали о величайшем долге волшебника — защищать простых смертных, не владеющих даром чародейства, защищать даже ценой собственной жизни.
«Нет! — закричала мама. — Надо уходить! Нечего ждать, собирайся! Поури перебьют всех! Уходим, за перевал, скорее!..»
«К ограм и гоблинам?! Никогда. Да ты, главное, не бойся, ничего не случится, справимся, как и в прошлый раз справились».
«В этот — не справимся», — с глухим отчаянием сказала мама. Повернулась и пошла обратно на кухню — невесть зачем переставлять с места на место горшки и плошки.
«Все равно — нельзя же людей бросать», — уже вдогонку закончил дедушка. Наверное, хотел, чтобы за ним осталось последнее слово. Хотя какое это сейчас имело значение? Девочка чувствовала подступающую угрозу — но такое случалось с ней нередко, беда все время ходила рядом, искала дороги, незаговоренной, незащищенной колдовством тропинки, и девочка привыкла жить с этим чувством. И сегодня пока что не произошло ничего особенного.
На смертном поле еще гремело железо, еще рвались из пересохших глоток хриплые яростные вопли. Поури уверенно теснили ополченцев к Мосту, и даже отчаянная атака Звияра делу не помогла — не обращая внимания на потери, поури сражались на два фронта, но отнюдь не собирались обращаться в бегство. Конники Звияра вертелись волчками, опустошая колчаны, но в поури словно бы вселился бес: они топтали собственных раненых и молчаливо, упрямо лезли и лезли вперед, норовя дорваться до рукопашной.
Волшебник в последний раз окинул взглядом поле битвы, неведомо чему едва заметно покивал головой — глаза сощурены, словно отыскивают цель.
Сколько жизней осталось тут сегодня? Тысяча, полторы, две? Сколько еще останется?..
Некогда думать об этом. Воин Велиома погиб, и вполне возможно, маг сейчас уже во все лопатки улепетывает к перевалу, захватив с собой внука. Надо спешить; придется воспользоваться умением Ночного Народа к перекидыванию, процедура малоприятная, но сейчас без нее не обойтись. Кровь, пролившаяся сегодня, навсегда отрезала дорогу назад. Осталось только исполнить свой долг и принять то, что последует за этим.
Черный посох в руке потяжелел, налился жаром.
Миг спустя в небо взмыли две громадные летучие мыши, которым нипочем был дневной свет.
Страшно закричал дедушка. А миг спустя — мама. Все произошло в какие-то несколько мгновений. Девочка внезапно увидела падающего дядю, с пробившим грудь черным посохом, а потом — суматошное мелькание пары серых перепончатых крыльев.
Опрокидывая стулья, из кухни метнулась мама, сгребла девочку в охапку. Дедушка вдруг захрипел, задергался в своем кресле, точно его душила невидимая рука.
— Беги! — закричала мама, с силой толкая девочку к задней двери. К задней — потому что передняя внезапно затрещала под сыпавшимися градом тяжелыми ударами, словно кто-то очень часто бил в створки настоящим тараном.
Девочка испуганным олененком метнулась к выходу — однако в тот же миг дом вздрогнул весь, от крыши до основания, навстречу девочке рухнул косяк, и на пороге появилась жуткая фигура, с черным дымящимся посохом в руке — тем самым, что она видела пронзившим грудь дяди.
Левый рукав человека постоянно и неприятно вспучивался, словно там билось, пытаясь вырваться из сетей на свободу, какое-то существо.