Дочь Некроманта
Шрифт:
И Учитель не отступался, пока она не добивалась успеха.
И после этих, казалось бы, приключений в иллюзии на теле Ниакрис прибавлялось все новых и новых шрамов, притом — самых настоящих.
Однако это было интереснее любых игр и забав. Есть люди, которые, раз познав прелесть смертельной игры, где ставка — их собственная жизнь, уже не могут от этого оторваться. Ниакрис, похоже, оказалась именно из этой породы. Предчувствие смерти не заставляло внутренности леденеть, а руки — бессильно опускаться. Напротив, кровь вскипала, и она шла навстречу очередной опасности — с открытым забралом. Она знала, что теперь ее Учитель может и не выручить — если она сделает какую-то глупость, не достойную ученицы Храма Мечей.
Из нее ковали отравленную стрелу, которая, быть может, и слабее громадного топора или копья, способного пробить кольчугу тройного плетения, но зато разящую наверняка и от которой не спасут никакие снадобья.
А вот зачем ковали и против кого ей предстояло выступить, по мысли набольших Храма, — этот вопрос Ниакрис просто не волновал. Он даже не приходил ей в голову.
Годы торопились, подгоняя один другого, точно боясь куда-то опоздать, — хотя куда могут торопиться могущественные Духи Часа? К какому безвестному концу, к какому жуткому и непредставимому людским разумом устью несет свои воды великая Река Времени?.. Нет ответа. И потому веками, тысячелетиями человек смотрит в ночное небо — ему уже мало просто бесконечности, ему подавай Беспредельность, где нет границ ни для чего — ни для мысли, ни для духа, ни для тела.
Ниакрис превратилась в худенькую девушку-подростка, сухую и жилистую, словно выдубленный ветром и солнцем старый корень. Пять лет она провела в Храме. Пять лет… пять лет, которые для кого другого показались бы пятью веками.
Ошибается считающий Храм Мечей суровой воинской школой, откуда выходят беспощадные и свирепые ассасины, против которых бессильны замки, яды, ловушки и наемные мечи. Ошибается считающий затерянный в пустынях Храм средоточием отвратительного колдовства, имеющего исток, подобно некромантии, в мучительстве и страданиях. Ошибается считающий Храм последней твердыней бросающих вызов Спасителю магов и волхвов, крепко блюдущих до сих пор старую веру и не принявших новую.
Потому что Храм — это и то, и другое, и третье вместе и еще многое-многое другое, о чем за пределами его стен если кто и догадывался, то почитал за лучшее держать язык за зубами — в том числе и такие персоны, как милорд ректор ордосской Академии Высокого Волшебства, и хозяйка Волшебного Двора Мегана, несмотря на все свое могущество.
Ведь меч — это не только и не столько прямой (или как-то изогнутый) кусок заостренного и заточенного по краям железа. Меч — это выражение пути, способа, цели. Меч — то, что возвышает и возвеличивает. Меч берет в руки человек, стремясь достичь чего-либо; и неважно, собирается ли он при этом проливать потоки чужой крови или, скажем, всего-навсего составить ученый трактат или достойную компиляцию из древних авторов.
В Храме учили Пути. Умению ставить цели и достигать их, отрешаясь от средств. И притом совсем не обязательно мечами.
Ниакрис прошла все круги. Прожила десять жизней. Когда ты живешь в сотворенной для тебя мастером иллюзии, время в настоящем мире почти что не движется. В иллюзии пройдут недели и месяцы, а здесь, в жаркой пустыне к востоку от Стены Салладора, — считаные часы.
Она побывала на всех континентах и островах. Бродила по сотням дорог. Горела, тонула, падала в пропасть, срывалась с гор, бессчетное число раз погибала в поединках с чудовищами или вражескими колдунами — но куда чаще одерживала победу. Она могла легко и непринужденно станцевать на королевском балу и пить всю ночь наигнуснейшую брагу в логове лесных разбойников. Она управилась бы со столовым прибором из двадцати четырех предметов и не побрезговала бы ничем из кухни поури. Она без запинки прочитала
Настала пора уходить.
Храм отпускал ее. На один год. Она была свободна и могла идти куда возжелается, делать все, что угодно. Но через год — ее ждали обратно.
…Мрак в низком подземном зале, казалось, щекотал ее кожу мягкими шелковистыми лапками. Она стояла в полной темноте, на коленях, как и в тот далекий день, перед воротами Храма. Сегодня — ее последний день. Впереди — год свободы. Потом она должна вроде как вернуться… что-то там такое совершив, о чем намеками и околичностями говорили два ее наставника, те, что позволяли себе разговоры с ней. Но на самом деле все это значения не имеет. За прошедшие годы ее Враг набрал поистине великую силу. Храм Мечей, казалось бы, наглухо отгородился от мира, но какие-то слухи все же проникали. Ниакрис подозревала, что именно Стоящий во Главе определял, о чем можно обмолвиться с ней обычным наставникам и о чем — нет.
Конечно, никто не знал, что она имеет своего собственного Врага, да еще такого. Никто в Храме ее ни о чем не спрашивал. Ее прошлое умерло в тот миг, когда за ней захлопнулись черные ворота. Теперь она — воин Храма, и этим все сказано.
Во мраке возникло движение. Нет, это не заколебался воздух, не возникло легчайшее эхо, не вздрогнул едва-едва пол под ногами — Стоящий во Главе появился совершенно беззвучно, словно соткавшись из этой самой темноты. Ниакрис, несмотря на все годы ученичества, так и не смогла понять, что же за чародейство стоит за этим. Как не смогла понять, кстати, кто вообще такой этот Стоящий и чего, собственно говоря, добивается Храм. Власти? — с такими воинами ничего не стоило покорить пару-тройку соседствовавших с пустыней королевств или княжеств. Несколько десятков ассасинов — и к ногам Стоящего падет любая столица, быть может, даже блистательный Ордос.
Но никто не отдавал подобного приказа, и Храм жил как бы сам по себе, не допуская Ниакрис, несмотря на все ее старания, к своим сумрачным тайнам.
Сегодня она надеялась узнать чуть-чуть побольше.
Стоящий во Главе заговорил. Ниакрис услыхала его голос впервые за пять с лишним лет, с того самого достопамятного дня, когда он нашел, что у нее «есть характер».
— Мы закончили, — самым что ни на есть будничным голосом сказал глава Храма. — Больше тебе здесь делать нечего.
Сама Ниакрис так не считала — но не станешь же сейчас спорить!
— Да-да, не станешь же, — подтвердил Стоящий во Главе, даже не считая нужным скрывать то, что он читает ее мысли. — Ты вполне готова.
Ей очень хотелось спросить: «Готова к чему?» — но вместо этого Ниакрис лишь еще ниже наклонила голову, не сомневаясь, что Стоящий во Главе, несмотря на мрак, видит каждый ее жест и движение.
— Ты покидаешь Храм. Немедля, как только закончится наш разговор. Ты свободна идти куда хочешь и делать что хочешь. Через двенадцать месяцев, в этот же день, ты вновь придешь к воротам Храма. И узнаешь свою судьбу. А за этот год ты должна… — он сделал паузу, — ты должна отнять жизни у троих. Троих людей, или эльфов, или гномов, или… словом, трех любых разумных. Выбор за тобой. Можешь говорить, — неожиданно позволил он.
Ниакрис не знала, как обращаться к Стоящему во главе. Все принятые у людей и нелюдей вежливые «господин», «сир», «милорд», «тан» и так далее явно не годились. И она заговорила просто, без всяких словесных вывертов, хотя по спине на миг и пробежал холодок — а ну как ему подобная дерзость не понравится?..
— Поменьше думай о том, кому и что не понравится, и побольше о том, что предстоит сделать, — суховато заметил ее собеседник. — Ну, говори, говори, я слушаю.
— Как я смогу определить…