Дочь предателя
Шрифт:
— Отлично, а мы можем сделать так, что сумма внезапно станет очень низкой, ну, неприлично низкой? — заулыбался я, своим мыслям.
— По идее можем, конечно...
— Ну вот и ладненько, делай, — отключил телефон и довольно потер руки. Пока суд да дело, Рите самой придется прийти ко мне за помощью, а я конечно, не откажу, помогу, как говорится, чем смогу. Деньги потом ей вернем однозначно, но тут нужно выиграть время и суд, вот, что сейчас главное. Рита не похожа на женщину, которая умеет зарабатывать деньги. До всего, что случилось она жила с отцом, в семье, ее
А я конечно возьму все расходы на себя, полностью обеспечу дочь и Риту, пусть, чем больше будет от меня зависеть, тем лучше. Тогда жена легче пойдет на уступки и согласится на мои требования видеть и участвовать в жизни своей дочери. Я и так был лишен пяти лет с Дашей, я уже не увижу каким она была младенцем, какая маленькая была, не подержу ее на руках. Никогда не считал себя сентиментальным, но вот пробило, старею что ли.
А еще я виноват перед Ритой, сильно виноват. Моя месть была оправдана, но переросла в лавину, которая смела с пути всех, в том числе и меня. Сейчас я это понимаю. Хочу ли все исправить? Частично да, если бы знал, к чему приведет, то отомстил бы только в бизнесе, не касаясь личного. Я залез слишком глубоко и так ковырнул там, что уже не исправить, никак. Хочу ли я прощения? Нет, не заслужил, пусть это будет моей ошибкой и только, однако свою дочь я никогда не буду называть дочерью предателя. Это моя дочь и точка, неважно какой у нее отец. Я был не прав, обвиняя Риту во всем — это я признаю.
Глава 21. Какой у меня папа?
Забрала Дашку из садика и идем домой. Дочка что-то мне рассказывает, как прошел у нее день, что было нового. Для нее сейчас каждый день интересный, столько нового. Понимаю, что лишила ее детства, точнее общения с другими детьми, а ей так не хватало. Пока зализывала свои раны в Греции, совсем забыла, как это весело в детстве, ходить в садик, общаться со сверстниками. Внезапно, чувствую большую вину перед дочкой и останавливаюсь у детской площадки, присаживаясь на скамеечку.
— Мам, ты чего? — смотрит встревоженно Дашка, когда я сижу и молчу.
Подтягиваю к себе мою попрыгунью и зарываюсь носом в волосы, что выглядывают из-под ярко-желтой вязаной шапочки с коричневыми смешными ушками на макушке.
— Даша, можно тебя спросить? — целую ее в румяную щечку, вдыхая чуть сладкий запах. Дочка пахнет моими духами?!
— Что, мама? — Дашка притихла, обняла меня за шею.
— Во-первых — это мои духи? — свожу сердито брови.
— Нет, я не специально, — тут же выдает себя дочь.
— Дашаааа, — тяну ее имя с упреком, — Ну разве можно идти в садик и пахнуть, как взрослая женщина.
— Я хотела только понюхать, — начинает оправдываться Дашка, — Нажала, а они как брызнут мне в лицо.
— Ну конечно, причем это уже в который раз?
— Первый! — не моргнув глазом отвечает дочь, — Эти духи в первый, — тут же поправляется она. Врать, я ее точно не учила.
— А другие духи, тоже в первый были?
— Нет, другие во второй.
— И тоже случайно?
— Конечно, я же знаю, что нельзя, — ластиться ко мне Дашка, прижимаясь своей щекой к моему подбородку.
Целую ее, обнимаю, тяжело вздыхаю.
— Ты поэтому такая расстроенная? — чуть отстраняется от меня Дашка, — Я больше не буду, мама.
— Не поэтому, хотя приятного мало, — строго говорю ей, — Тебе пока рано пользоваться духами.
— А девочки в садике сказали, что уже красили ногти и ресницы, а духи у них специальные, детские, — укоряет меня дочь, — И лак для ногтей детский, мазь для ресниц тоже.
— Тушь, — поправляю машинально.
— Пусть тушь, — соглашается Дашка, — Мне срочно нужно все это купить, — заявляет авторитетно.
— Купим, — говорю ей, — Но послушай меня, хочу тебе сказать что-то очень важное.
Дашка смотрит на меня своими умненькими глазками, ждет, когда я продолжу, а я не знаю, как начать. Выбираю слова, в уме прокручиваю фразы, но как ни крути, все равно выходит не то.
— Даша, помнишь ты говорила про папу одной из девочек? — начинаю издалека, слежу за реакцией ребенка.
— Папа Кати? А, он самый клевый у нас в группе, — бесхитростно отвечает ребенок.
— Какой? — первый раз слышу от дочери это слово.
— Клевый и отпадный, — еще добавляет дочь.
— О, Господи, как можно за пару недель столько ненужных слов узнать, — возмущаюсь я, — Ты знаешь, что эти слова значат?
— Угу, богатый и крутой, — улыбается Дашка.
— Обалдеть можно, Даша, ты можешь, не все слова запоминать?
— Почему?
И правда, почему? Как объяснить ей, что это не те слова, что должен знать ребенок почти шестилетнего возраста.
— У вас все в группе так говорят?
— Угу, — дочь увлеченно теребит мою сережку в ухе, длинная золотая цепочка, на кончике маленькая жемчужинка. Подарок Сергея на прошлый новый год.
— Ладно, об этом поговорим потом, — хочу вернуться к теме нашего разговора, но не хватает смелости. Может не говорить? Но нет, лучше пусть узнает от меня.
— Дашуль, у тебя тоже нашелся папа, — ну вот, сказала, будь что будет.
— Он потерялся? — вижу, каким восторгом загораются глазенки Дашки и невольно ревную. Не хочу, но не могу. Ревную к Артему, хотя он еще даже не встречался с дочерью. Ревную к тому, что вдруг Дашка полюбит его и будет любить меня меньше?
— Лучше сказать не потерялся, а появился.
— Это как у Светы? Она всем говорит, что ее мама завела нового папу, мам, а мой новый папа подарит мне собачку? Я тоже хочу завести папу и собаку.
— Даша! — громко возмущаюсь я, — Что значит завести? Папа — это не животное!
— А почему тогда мама Светы — завела? — ребенок смотрит на меня и ждет ответа, а я в упор не знаю, что сказать. Наконец, говорю первое, что пришло в голову. Нельзя сказать, что мама Светы говорит неправильно, дети еще могу поругаться из-за этого.
— Если папа только появляется, то можно сказать, что его завели, — несу полную чушь, сама понимаю, но меня уносит, не пойми куда, — А твой папа уже был, поэтому он скорее нашелся.