Дочь профессора
Шрифт:
— Нет, конечно, — сказал Джулиус, — только нужно быть очень хладнокровным.
— Хладнокровным, собранным, уверенным в себе.
— Вот именно.
— А у меня этого нет?
— Я не знаю. И во всяком случае, — он вздохнул, — меня ведь беспокоит не то, что ты не сможешь. Просто я считаю, что ты не должна.
— А почему, черт побери? Мне все это так же осточертело, как любому из вас.
— Да, но у тебя нет причин желать революции… коммунистической революции.
— А может быть, я первый раз в жизни стремлюсь отрешиться от своего эгоизма.
— Может быть, — сказал Джулиус.
— Я хочу сказать, что вовсе не обязательно, черт подери, быть каким-нибудь умученным негром или мексиканцем, чтобы желать революции. Так или нет?
— Так, — поспешно согласился Джулиус.
— Ну тогда в чем дело?
Джулиус вздохнул.
— Ладно, — сказал он, — оставим это. — И, помолчав, добавил. — Может быть, я просто не хочу, чтобы с тобой что-нибудь случилось.
Гнев Луизы утих, и вместе с ним исчезло напряжение. В голосе ее внезапно прозвучала нежность.
— Пострадать можно не только от пули, — сказала она.
— Я знаю, — сказал Джулиус.
— Разве не для того мы все это затеваем, — спросила она, — чтобы избавить людей от страданий — мы же видим все, что творится вокруг?
— Да, конечно, — сказал Джулиус.
— А ты — разве не для этого?
— Да, конечно, — повторил Джулиус.
Он повернулся к ней с улыбкой и ласково провел пальцами по ее шее в тот момент, когда машина вливалась в городской поток.
12
Даже не потрудившись придумать какой-нибудь благовидный предлог для мужа и дочерей, Лилиан Ратлидж во вторник сразу после ленча села в автомобиль и отбыла в свой летний коттедж в Вермонте. Биллу Лафлину удалось завернуть туда на ночь по дороге из Вашингтона в Монреаль…
Уставшие от езды, они просто поужинали вместе и тут же уснули и только утром предались любви. Потом Лилиан, опираясь на локоть, лежала рядом со своим любовником, чувствуя себя совершенно опустошенной. Билл закурил сигарету. Лилиан приподняла рукой свою правую грудь, потом опустила.
— Я старею, — сказала она. Билл Лафлин поглядел на нее.
— Они у тебя в полном порядке, — сказал он.
— Я ощущаю свое тело, только когда я с тобой, — сказала Лилиан. — Все остальное время я о нем не помню.
— Это потому, что ты меня любишь.
Она ничего не ответила, только искоса поглядела на его грузное, волосатое тело.
— А ты замечаешь свое тело? — спросила она.
— Я слежу за весом.
Лилиан наклонилась
— Не надо, сам знаю, что жирею, можешь не напоминать, — сказал он.
— Наши дети сказали бы, что мы омерзительны, — заметила Лилиан. — По мнению Лауры, всем, кому перевалило за тридцать, надо запретить заниматься любовью.
— Вот как?
— Может быть, тебе стоит предложить такой законопроект сенату?
Она рассмеялась, и Билл тоже.
— Как сейчас там? — спросила она.
— Где?
— В сенате.
— Да как обычно. Фулбрайт по-прежнему мутит воду…
— Понятно. — Лилиан отвела глаза от своего любовника. — Мутить воду будут всегда… до тех пор, пока идет эта война.
— Перед выборами всегда всплывает наверх все это дерьмо, — сказал Лафлин. — Эти чертовы кулуарные крикуны, радетели за мир…
— Как бы я хотела, чтобы она кончилась, эта война, — сказала Лилиан.
— Но, черт возьми, Лил, — вскипел полуголый сенатор, — война может окончиться лишь после того, как мы одержим победу.
Лилиан пожала плечами.
— Надеюсь, это произойдет не слишком поздно.
— В каком смысле не слишком поздно? — нетерпеливо и раздраженно спросил сенатор.
— У меня такое чувство, что все идет вкривь и вкось.
— Не можешь же ты сваливать на вьетнамскую войну несчастье, которое случилось с Луизой?
— Кто знает…
— Вот оно что? Какая же, логически рассуждая, может быть тут связь?
— Логически— никакой.
Билл вздохнул, явно теряя терпение.
— У тебя ведь даже нет сына, — заметил он.
— Ну, а твой Бенни, кстати сказать, в колледже.
— Да, но рано или поздно ему придется отправиться следом за всеми. Мой сын, чтоб ты знала, не может увиливать от призыва. Да и не захочет к тому же.
— О, я уверена, что он не захочет.
— И Джинни тревожится.
— Могу себе представить.
Лилиан хмуро отвела глаза — она терпеть не могла, когда в постели упоминался кто-нибудь из супругов; да и Биллу это было не по душе, и, зная об этом, она сказала ему в отместку:
— Гарри тоже тревожится,
— А ему-то что?
— Луиза и Лаура… Да и то, что происходит вообще.
— Ну то, что происходит вообще, тревожит всех нас.
— Он стал какой-то странный в последнее время. Даже не обратил внимания, когда я ему сказала, что еду сюда.
— Вероятно, он уже примирился с этим.
— Очень может быть.
Оба помолчали, ожидая, когда исчезнет неприятный осадок, оставшийся от упоминания об обманутых супругах.