Дочь роскоши
Шрифт:
– О Ники, я уверена, что до этого не дойдет. У Поля хватит такта, чтобы не привезти ее сюда…
Распахнулась дверь, и на пороге появилась Катрин. Она держала за руку Луи.
– Что в самом деле происходит? – спросила она.
– Ники получил письмо от Поля. Он и Вив вместе. Ники очень расстроен.
– У-ух! – преувеличенно грубо выдохнула Катрин. – А кому она нужна? Она не стоит того, чтобы из-за нее расстраиваться, Ники. Я бы сказала, что если Поль ей подходит, то тем хуже для него! В конце концов он все о ней знает. Он знает, что она сделала… что это за штучка.
– О чем ты говоришь. Катрин?
– Ну, разумеется,
– Катрин! – простонала София.
– Чего не знал? – коротко спросил Ники. – Чего я не знал? Думаю, тебе лучше объясниться.
– О Ники… я… – залепетала Катрин.
– Продолжай. По-моему, ты сказала «аборт».
– Ну да… это случилось после того, как ты уехал, прямо в начале войны… по крайней мере, так говорил Поль…
– Поль тебе сказал об этом? – спросил Ники. – Ты говоришь мне, что Вив делала аборт, а он знал об этом? Он знал о моем ребенке, а я нет… это же был мой ребенок, ведь так?
– Думаю, да, – жалобно сказала Катрин. – Честно, я думала, ты знаешь, Ники. Поль говорил, что она должна была тебе сказать. Я бы ни за что не сказала тебе об этом, если бы думала, что ты…
– Но ты никогда не думаешь, ведь так? – сердито вмешалась София. – Как ты можешь быть такой глупой, Катрин?
– Скрывать и молчать. – Голос Ники прозвучал тихо и горько. – Я так понимаю, что ты тоже об этом знала, София?
– Ну… да. Поль что-то упоминал об этом, когда Вив уехала, но подробностей мы не знали.
– Понятно. Чудесно, правда? Похоже, все знали, кроме меня, – а ведь это был мой ребенок! Чего еще я не знаю? И почему она сказала Полю? Может, между ними уже тогда что-то было? Она все эти годы дурачила меня?
– Ники, ну пожалуйста – никто не дурачил тебя, – расстроенно сказала София. – И уж конечно, не Поль.
– Тогда почему он не сказал мне все, что знал? И вообще, как он об этом узнал?
– Очевидно, она сказала ему, – предположила София. – Думаю, он не сказал тебе, потому что считал, что это неуместно. Надо было ожидать от Вив, что она сама расскажет. В конце концов, ты жил у нее в доме. Я не понимаю, почему она сказала не тебе, а Полю.
– Ясно. Она чувствовала, что ей ближе Поль, чем я, – с горечью сказал Ники. – Каким проклятым дураком я был!
Воцарилась напряженная тишина, потом Катрин выпалила:
– Мне надо идти. Через десять минут мне надо быть у дантиста. – Она вспыхнула, засуетилась и была готова расплакаться…
София кивнула:
– Да уж, иди, Катрин. А Робин…
– В коляске, на улице. Мне, право, жаль, Ники… Ники ничего не сказал. София проводила Катрин к двери и посмотрела на Робина, спавшего без задних ног. Луи же деловито опрокинул ящик комода и играл с клочками бумаги и резиновыми ленточками, которые там нашел. София не стала мешать ему.
– Не знаю, что сказать, Ники. Катрин… О, она такая сплетница! Когда-нибудь она поймет…
– Не вини ее. Она всего лишь сказала правду. И в большей степени, чем все остальные. – Он посмотрел на нее, лицо его было холодным, суровым. – Предлагаю тебе тоже уйти, София. Я уверен, у тебя куча дел.
– Но я не могу оставить тебя в таком состоянии…
– Почему? Я вполне способен справиться здесь, в конторе. Боже правый, мне надо чем-то отвлечься!
– Но…
– Ну, иди же, София, оставь меня в покое! Ты не видишь, что мне просто хочется побыть одному?
– Пойдем, Луи, – тихо сказала София, думая, что сейчас это, видимо, лучшее, что можно сделать. Но в дверях она оглянулась и посмотрела па него. Ники, сгорбившись, сидел в кресле, не глядя ни на нее, ни на кого другого, и сердце Софии сжалось от боли и ярости.
Будь проклята Катрин и ее распущенный язык! Будь проклята война за то, что она сделала с ее любимым братом! И больше всех – будет проклята Вив Моран! Если она вообще когда-нибудь любила его, как она смогла так ранить его?
После того как они ушли, Ники опять запер двери конторы. Он долго сидел, уставившись в никуда и думая о том, что сказали ему сестры. Вив носила его ребенка и избавилась от него. Единственный ребенок, кому бы он мог быть отцом. Единственная женщина, которую он любил. Боль нараставшей волной окатывала его, уничтожала. Он выносил ее, сколько мог, но потом в сознание его начала проникать мгла. С самого Дюнкерка он жил в настоящем, весьма далеком от совершенства, у него не было надежд на будущее, а теперь единственное, что у него оставалось – воспоминания о прошлом, – оказались поруганными, у него их жестоко отобрали. Тьма все сгущалась, она застыла в какой-то странной неподвижности. Ники подкатил кресло к шкафу с документами и достал спрятанную там бутылку виски. Его обезболивающие таблетки лежали в верхнем ящике стола, он вытащил пузырек и высыпал содержимое на бумагу. Целый пузырек и еще… то, что он сохранил на случай, если наступит такой день, когда он не сможет больше жить… Ники подкатил к окну и опустил ставни. Потом палил полную рюмку виски, положил в рот таблетки и проглотил их.
София и Бернар обнаружили его поздно вечером. Они забеспокоились, почему он не пришел домой, и пошли в город. Контора была явно закрыта на ночь. Но когда они открыли дверь запасным ключом и вошли внутрь, то увидели там Ники. Кресло его было прижато к столу, а Ники вытянулся на нем. Когда София увидела бутылку из-под виски и стакан, она едва не разревелась от облегчения – он напился, чтобы растворить свое горе.
– Ники! До чего ты себя довел!
Но Бернар заметил пустой пузырек из-под таблеток, он схватил запястье Ники, пытаясь отыскать пульс, и закричал Софии, чтобы она срочно звонила в «Скорую помощь».
– Зачем? – Она непроизвольно вздрагивала. – Он ведь только напился, да? Бернар…
– Нет. Я думаю, он умер.
– О Боже мой! – Она хотела подойти к нему, но не смогла. Она застыла, сраженная мыслью, что он мертв, ей было страшно увидеть те перемены, которые произошли в нем. Она не хотела дотрагиваться до него, не хотела ощутить, каким холодным, окоченевшим стало его тело. Нет, это был не ее брат, не Ники!
Но она позвонила в «Скорую помощь», а потом вернулась в комнату: ее тянула к нему любовь и сострадание, которые были сильнее, чем то внезапное затмение. Она подбежала к своему брату, упала на колени возле него и уткнулась лицом в его неподвижные ноги. Она оплакивала всех их – и ту тень, которая, казалось, теперь никогда не покинет их.