Дочь солнца. Хатшепсут

Мак-Гроу Элоиз Джарвис

Её ярость тут же улетучилась, как улетучивается воздух из проткнутого меха для вина. Осталась лишь пустота; защищавшая от неё стена исчезла. Хатшепсут начинала понимать, что у правды много ликов и все они ужасны. У одного из них было выражение, изнурённое лихорадкой, иронический рот и невыразимо усталые глаза.

— Ваше Величество... Ваше Величество! Ах, я прошу прощения, но не будет ли Ваше Величество любезно дать ответ на просьбу подавшего петицию?

— Просьба удовлетворена, — сказала царица. Она не только не слышала просителя, но даже

не видела его.

— Бог услышал твою мольбу. Ты можешь идти.

Интеф прочистил горло.

— Следующий проситель...

— Не надо следующего, — сказала Хатшепсут. — Сегодня я больше никого слушать не буду. Я...

Устала? Ей было всего сорок семь лет, и она не уставала никогда в жизни, не знала болезней, лучилась силой и здоровьем, как бог. Но сегодня — хотя царица не закончила фразу вслух — она ощущала такую слабость и тяжесть в ногах, что путь до дверей казался ей бесконечным.

— Но, Ваше Величество... сегодня должно состояться награждение золотом заслуг его превосходительства Анпу.

Она слегка замешкалась, пытаясь подняться. Сколько раз она выходила на этот балкон, гордо и радостно осыпая золотом и почестями стоявшего внизу Сенмута, пока его слуги не начинали надрываться под тяжестью знаков её любви? У неё не осталось ни одного воспоминания, которое бы не причиняло боли. Это награждение Анпу не было знаком любви и не приносило ни радости, ни даже гордости. Всего лишь политическая целесообразность.

Хатшепсут выпрямилась, чувствуя себя старой как Нил.

— Пусть принесут золото, — сказала она старому Нибамону.

Чёрные парики и белые головные платки склонились перед ней и выстроились в два ряда, образовав проход. Её окружила свита; с боков подошли сопровождающие и бережно подняли Белую и Красную короны. Она медленно спустилась по ступеням и начала долгий поход к большим двустворчатым дверям; придворные шли за ней, чтобы стать свидетелями церемонии.

«Ненни, — подумала она. — Ненни, я устала, как ты».

Помимо стука зубил в ушах зазвучал другой стук... и она поняла, что этот шум доносится снаружи, приближаясь от реки. Скрипение колесниц, топот ног, странные ликующие крики... Хатшепсут остановилась, ощущая холодок под ложечкой.

— Что это за шум? — спросила она Нибамона.

— Я думаю... если Ваше Величество позволит... я думаю, это возвращается Мен-хепер-Ра.

Если Её Величество позволит. Что за дурак! Мен-хепер-Ра. Теперь он уже Мен-хепер-Ра, а не «Ваше Высочество».

Сжавшись от ужаса, она вышла из Тронного зала в перпендикулярный коридор и снова остановилась. Внезапно шум перерос в рёв; очевидно, толпа ворвалась в дворцовые ворота. Она слышала, как в Большой двор въезжают колесницы и лошади, входят люди, напутствуемые радостными криками, которые доносились сюда от самой реки. Хуже того, теперь она их разбирала: «Мен-хепер-Ра! Мен-хепер-Ра!»

Придворные выходили из зала в коридор и останавливались за спиной оцепеневшей царицы. «Я должна двигаться, должна идти дальше, не должна обращать на это внимания!» — говорила она себе. Но времени не хватило. Парадная дверь открылась настежь, и в коридор вошёл Тот.

При виде Хатшепсут он остановился. На его лице

появилось выражение яростного удовлетворения. Под южным солнцем Тот загорел дочерна, как нубиец; его черты были чеканными, а глаза такими твёрдыми и ожесточёнными, что Хатшепсут показалось, будто она расшиблась о скалу. Как он отличался, как пугающе отличался от маленького сынишки Исет или от того дикого вавилонского мальчика, которым было так легко управлять...

— Мы вернулись, — сказал он.

После крошечной паузы, наступившей в тот момент, когда Хатшепсут не позволила себе облизать пересохшие губы, она спросила:

— Мы?

Он отступил от дверей, и царица увидела, что Большой двор полон лошадей, колесниц... и солдат.

Солдаты. Их командиры. Они выросли как из-под земли, полностью вооружённые и обмундированные. На них были боевые доспехи - шлемы, юбки из грубого полотна, кирасы из стёганой кожи со знаками различия, алые пояса с кинжалами или продетыми в них боевыми топорами. Тут был начальник пехоты, следивший за щитами и дротиками, сложенными на брусчатке у самых ступеней дворца; у внешних ворот стоял начальник лучников, наблюдавший за двумя рядами стрелков, которые маршировали по аллее к старым казармам. Она поспешно отвела взгляд. Начальник лучников. Он едва повернулся к ней, разговаривая с кем-то через плечо, и Хатшепсут увидела его лицо — смуглое бдительное лицо с большим изогнутым ртом.

Картина заколебалась, расплылась, и стук зубил сменился грохотом. Мучительно ощущая присутствие за спиной толпы придворных, она сказала голосом, которого не узнала сама:

— Кто эти люди?

— Египетское войско! — бросил ей в лицо Тот, и она отшвырнула его слова назад.

— У Египта нет войска! Моё Величество не нуждается в нём и не желает его!

— Тем не менее оно перед вами. Остальные — ещё десять тысяч — на реке. Приплыли из Нехеба.

«Нехеб, — подумала она. — Уах. О боги, после стольких лет... Все мои друзья мертвы, а враг жив».

— Понимаю... Приплыли из Нехеба. — Она напряглась, пытаясь заставить себя говорить не шёпотом и более естественным тоном. — Отлично, вот пусть туда и возвращаются. Прикажи им немедленно снова грузиться на барки.

— Нет, не прикажу. Я привёл их в Фивы, и тут им самое место. Мне нужны казармы и плац.

— Я не разрешаю этим ордам занимать казармы Моего Величества! — крикнула она.

— Ваше разрешение или неразрешение не имеет значения, — спокойно сказал он и повернулся, готовясь уйти.

— Тот! — вскричала она.

Он обернулся и смерил её таким тяжёлым взглядом, которого Хатшепсут не видела никогда в жизни. «О боги! О боги! — подумала она. — Ненни, помоги мне! Ты всегда любил меня, помоги мне, помоги!»

— Я отдала тебе приказ, разве ты не слышал? — прежним хриплым, сдавленным шёпотом произнесла она.

— Слышал.

— Тогда повинуйся. Я Ма-ке-Ра. Я фараон! Распусти эти отряды!

Выражение лица Тота изменилось. Он поднял глаза, внимательно рассмотрел стоявших за спиной царицы придворных и снова посмотрел ей в глаза.