Дочь Сталина
Шрифт:
Позену вся катастрофа с фермой показалась фальшивкой. Когда он связался со Светланой, она сказала: «Ой, Уолтер, мы собираемся сделать то-то и то-то с этой коровой, а это — с той коровой Чарли». И он подумал: «Господи, да она даже не подозревает, что у нее ничего нет!». Позен сделал вывод, что ее муж и пасынок высосали ее почти досуха.
Светлана прожила в Талиесине чуть меньше двух лет. Через несколько дне после Рождества в 1972 году она уехала вместе со своей дочерью Ольгой. Она нашла дом с двумя спальнями, маленькой террасой и камином, полностью меблированный, и всего в пятнадцати минутах езды от Талиесина. Она подписала купчую от имени мистера и миссис Питерс, надеясь, что Уэсли уедет вместе с ней. Молодая местная жительница Памела Стефанссон,
В Сприн Грин у Светланы появилась только одна близкая подруга — Элизабет Койн. Койн тоже родила ребенка в сорок пять лет и знала, через что прошла Светлана из-за своего позднего материнства. Перед отъездом из Талиесина Светлана совершила последнюю бунтарскую выходку. В поместье было пианино, которым, казалось, никто не пользовался. Поскольку в братстве вроде как не было индивидуальной собственности, Светлана разыграла из себя полную невинность. Пианино было общей собственностью. Она спросила Койн, не хочет ли она забрать пианино. Приехали грузчики, погрузили пианино и увезли его. Когда явился настоящий хозяин Херб Фритц, инструмента уже не было.
В конце концов, Уэс решил не переезжать со Светланой в их новый дом. Теперь он всем заявлял, что она его бросила и забрала ребенка, хотя она находилась от него всего в пятнадцати минутах езды. Вскоре он поставил ее перед выбором: либо она возвращается в братство, либо они разводятся. «Я не пойду ни на какие компромиссы», — заявил он. По совету своего врача Светлана стала посещать психолога, который, переговорив с обоими супругами, сказал ей, что они с Уэсом совершенно несовместимы, и Уэс хочет уйти.
Психолог Светланы настаивал, чтобы она никогда не возвращалась в Талиесин, как бы силен ни был искус. Конечно, она не смогла сдержаться. Однажды ночью она приехала. Поставив машину подальше от поместья, она прошла по задней дороге и бесшумно вошла в комнату Уэса через террасу. Она замерла, глядя на него.
Тогда я подошла ближе, коснулась его плеча рукой, и слезы полились из моих глаз.
Он встал с таким же точно лицом, как когда я увидела его в первый раз: печальным, с глубокими вертикальными складками вдоль щек. Он был бледен, уставший, и не мог найти слов. «Ты должна уйти, — сказал он, боясь, что кто-нибудь увидит меня там. — Ты должна… Ты должна…» Больше он ничего не мог сказать, и я тоже. Он направился к двери, все еще босиком, и я последовала за ним. Он знал путь, которым я пришла сюда, и пошел со мной к моей машине, стоявшей среди кактусов и крупных камней пустыни. Вокруг никого не было. Только яркие звезды мерцали на черном небе. Мы молчали.
И я поехала обратно, все еще не в состоянии сдерживать слезы. В зеркальце машины я могла видеть его, все еще стоявшего у дороги. Я ехала через пустыню, среди кактусов, по той же дороге, по которой меня привезла сюда впервые Иованна. Каменистой, пыльной дороге, ведущей к асфальтовому шоссе невдалеке. Я была здесь в последний раз.
В конце февраля Талиесинское братство опубликовало в прессе сообщение о том, что Уэсли Питерс хочет развода. Репортеры окружили Светлану со всех сторон. На их вопросы она отвечала, что никакого развода она не хочет, а просто не может жить в Талиесине. «Я верю в частную собственность, а в братстве все живут одной большой коммуной. Они делят свои доходы, еду, жилье. Все работают, в том числе, и дети (по всей видимости, она имела в виду двух детей-подростков Иованны). Именно из-за такой жизни я уехала из России». «Данвилль Реджистер» и «Нью-Йорк Таймс» вышли с заголовками «Дочь Сталина уходит от мужа».
В интервью «Данвилль Реджистер» Уэс сказал: «Боюсь, ее мозг повредился после стольких лет жизни при коммунистах, так что теперь она отвергает всякую жизнь, основанную на уважении к индивидуальности. Она смотрела (на Талиесин) глазами человека, не принимающего настоящие принципы демократии в действии». Также он добавил, что Светлана «приехала сюда и сразу же захотела выйти за меня замуж».
Во второй статье в «Нью Йорк Таймс», которая вышла под заголовком «Дочь Сталина обсуждает с мужем условия их разъезда», Уэсли повел себя несколько более благородно, сказав: «Последнее, что мне хотелось бы делать, — это в чем-то обвинять Светлану. Я всегда восхищался ею». «Это было ошибкой с моей стороны — позволить ей выйти замуж за такого человека, как я». То, что они разъехались, было «величайшей трагедией в моей жизни». Но Уэсли настаивал, что Талиесин — это «квинтэссенция демократии. Фрэнк Ллойд более научил нас высшей степени индивидуальности, чем кто-либо еще, кого я знаю… Конечно, он был настоящим лидером».
Сразу же после этой статьи «Таймс» выпустил заметку под названием «Хранительница традиций: Ольгиванна Ллойд Райт», в которой цитировались слова Ольгиванны: «Наша жизнь в Талиесине основана на демократических принципах — к молодым людям относятся в соответствии с их заслугами. Для людей богатых или имеющих аристократическое происхождение это трудно». Ольгиванна объяснила, что иностранцам с титулами тяжело «подчиняться другим людям, чье происхождение куда более скромное, чем у них». «Таймс» тут же определил Светлану как кого-то вроде «советской принцессы, дочери Сталина». Таким образом, Светлана была побеждена.
Когда гораздо позже дочь Ольгиванны Иованна давала интервью, она заявила: «Никто ее никогда не отвергал. Это она сама всех отвергала и была ужасно подозрительной». Затем она ни с того, ни с сего добавила, что книга Светланы «была написана кем-то из правительства, а сама она была дочерью убийцы».
После того, как новость об их расставании с Уэсли распространилась, друзья стали приезжать к Светлане, чтобы утешить ее. Когда приехали супруги Хаякава, Уэс тоже приехал и пробыл около часа. Он привел с собой своего друга из Мюнхена и пару из Швейцарии, видимо, для моральной поддержки. К Пасхе он прислал цветы. Светлана писала Джоан Кеннан:
Дорогая моя Джоанни!
Мне так грустно. Я так жалею (Уэса) — он слабый человек, не может жить сам по себе. Такова его натура. Он зависит от фигуры «матери».
Я могу только надеяться и молиться, что эта старая ведьма скоро умрет. Тогда он сможет хоть как-то пожить для себя. Люблю тебя, дорогая. Как всегда, твоя Светлана.
По словам Уолтера Позена на этом этапе именно Светлана хотела развода, а Уэсли все тянул. По мнению Позена, «он никак не мог расстаться с этой женщиной». Он отказался от Соглашения об урегулировании претензий, потому что оно не давало ему доступа к будущим заработкам Светланы и продолжал выписывать чеки с их общего счета, несмотря на то, что превысил его более чем на тысячу долларов. Вскоре Позен разделил их банковские счета.
Уолтер Позен пытался разъяснить Светлане ее финансовое положение, но отчаялся, поскольку она не понимала, что такое деньги. Как человеку, принадлежащему к советской элите, ей не было нужды этого понимать. Когда у нее, в конце концов, появились деньги, она тут же начала их раздавать — чтобы основать больницу имени Браджеша Сингха, поддерживать детские приюты и организации, связанные с литературой. По словам Эдмунда Уилсона, она все еще посылала триста долларов в месяц Нине, вдове своего переводчика Павла Чавчавадзе, которого очень любила и который недавно умер. Она без всяких условий давала деньги Питерсу и его сыну. Джоан Кеннан говорила: «Мне кажется, что богатство, полученное после публикации «Двадцати писем к другу», никогда не казалось ей настоящим. Она считала его просто еще одним поворотом колеса Фортуны. Деревня в Индии, неудачливый сын Уэсли с его фермой, все эти животные, дорогие подарки друзьям».