Дочери Волхова
Шрифт:
Иные беспокоились и спрашивали в стариков, не будет ли какой опасности от общения с этими людьми и не в родстве ли они с навями.
– А то нет разве? – отвечал Святобор. – Волхов-батюшка из Ильмеря течет на полуночь, а на полудень из Ильмеря вытекает Ловать-река. А за истоками ее белый свет, считай, кончается. Там уж иные реки текут, закрайные.
– У нас-то им чего делать? – опасливо удивлялись люди, для которых варяжские гости, люди другого языка, все же были гораздо привычнее и ближе, чем словене со среднего Днепра.
– Да кикимора их знает!
Иные старики вспоминали и Ульва, одного из ближайших соратников Люта Кровавого, за неукротимую ярость в бою прозванного Зверем. Он носил волчью шкуру с зубастой мордой на плече и во время сражения умел
– Да порешил он там всех этих князей полянских! – говорил дед Путеня. – Иначе кто б ему отдал эту княжью дочь! Бабка! – окликнул он свою старуху. – Не помнишь Улеба Зверя? Вот красавец-то был – отворотясь не наглядишься, без дрожи не вспомянешь! Рожа вся кривая, под шрамами ни бровей, ни носа не видать. То-то все княжьи дочери по нему обмирали, как бы не так!
Ладожанам тоже было что рассказать. Поляне жадно слушали о недавних событиях, о нынешнем состоянии дел в торговле. Многое Белотур уже знал от ильмерцев и прочих приволховских жителей, мимо которых проезжал по пути сюда, но все же именно здесь, в Ладоге, начинался прямой путь к варягам.
А об этом пути Белотур и прочие поляне расспрашивали вовсе не из пустого любопытства. По их словам, в последние десятилетия, когда прекратились дальние походы именитых и могучих варяжских вождей – вроде того же Ульва Зверя, – поляне почти не вели торговли, разве что обменивались по мелочи с окрестными племенами то железом, то зерном – смотря кому чего в иной год не хватало. Пути на Восток были перерезаны племенами кочевников-угров. И всего лишь в прошлом году Козарский каганат наконец изгнал угров и взял полян под свое покровительство. Обязанные небольшой данью, поляне получили важные преимущества: возможность вновь торговать с Востоком, обменивать словенские меха и меды на серебро, бронзу, всякое узорочье 20 , дорогие ткани, красивую посуду, хорошее оружие, вино, соль и прочее.
20
Узорочье – общее название ювелирных изделий.
– Меха, конечно, у нас свои тоже есть – бор великий прямо к горам Киевским приступает, и зверья в нем всякого в изобилии водится, – рассказывал Белотур. – Да только о славных волховских мехах у нас до сих пор сказания ходят. Вот и подумал брат мой князь Аскольд с дружиной своей: кабы заключить нам докончание с кривичами, словенами, а то и чудью везти меха с Ильмеря и Волхова в греческие земли.
Старейшин не требовалось убеждать в нужности и выгодности такого союза. В бескрайних лесах и чудины, и сами словене могли бы добывать меха в немыслимых количествах – так и было в то время, когда действовал «путь серебра» и в обмен на своих бобров и куниц они могли получать восточные шеляги. С исчезновением серебра необходимость в добыче мехов значительно снизилась. А ведь из греческих земель можно получать не только серебро, но и золото!
Разговоры о товарах и торговых путях продолжались чуть ли не до утра. Уже Яромила и Дивляна, которым надоело слушать про условия постоя купцов в Цареграде, отправились спать, потом пришла и Милорада, а Домагость с Доброней и Велемом явились только под утро, хмельные не столько от привезенного Белотуром вина, сколько от радужных мечтаний.
– Ох вы, девки, мои девушки! – пел он дочерям, которые спустились на шум из повалуши,
Не так чтобы они прямо сразу поверили, но переглядывались с удовольствием. Особенно радовалась Дивляна: узнав обо всем этом, плесковский князь Судила будет просто счастлив взять в род невестку, которая принесет ему такие полезные и выгодные связи!
Вольга не первый день собирался ехать домой, чтобы объявить отцу о том, что нашел невесту и что нужно готовить к осени сватов. Милорада намекала ему, что, дескать, мы гостей не гоним, но как бы Судислав плесковский не решил, что у него украли парня. Даже Велем, вообще к Вольге относившийся хорошо и довольный, что у него будет такой удалой свояк, смеялся порой, не хочет ли Вольга податься к ним в примаки 21 . На самом деле Домагость, видевший, что его средняя дочь неразлучна с Вольгой, опасался, как бы ему не отковали внука раньше, чем появится зять. И хотя это дело вполне житейское, все же его чести оно на пользу не пойдет. Вольга и сам все это понимал и хотел поскорее отправиться за сватами, но не хватало сил расстаться с Дивляной. Теперь, с приездом полян, плесковский княжич уведиле в этом предлог еще немного задержаться, чтобы потом рассказать отцу, чем закончились переговоры и какие докончания были утверждены.
21
Примак – муж, перешедший на жительство в дом жены.
На следующий день старейшины снова собрались в гостином дворе. За остаток ночи и утро они обдумали речи посла и теперь приступили к Белотуру с деловыми предложениями. Смущал их только вопрос о том, действительно ли можно добраться до Цареграда, не потеряв товар. Но поляне заверяли, что покровительство козар, которые, само собой, будут иметь с этого и свою выгоду, сделает дорогу вполне безопасной.
– А уж чтобы греки с нами торговать хотели – это от нас самих зависит, – говорил Белотур. – Помнят там еще князя Улеба, не забыли как дрожали, когда его лодьи все море собою покрывали, как дань платили, лишь бы Царьград от разорения уберечь. Будете вы, волховские словене, с нами заедино, пойдут и иные племена – никто нашей силе противиться не сможет.
– А что он за человек, князь Аскольд? – расспрашивали старейшины.
– Годами мы с ним ровесники, он меня помоложе на пару лет, – обстоятельно отвечал Белотур. Подмигнув Яромиле и Дивляне, он продолжал: – У князюшки кудри качаются, будто скатен жемчуг рассыпается, у князя глаза да ясна сокола, а брови у него да черны бобры.
Девушки засмеялись, представив себе красавца князя из далеких земель, а Вольга нахмурился.
– А кто княгиня его? – любопытствовала Милорада. – Сколько всего жен, есть ли дети?
– Едва брат мой в пору вошел, сосватал ему отец жену, дочь Дорогомысла, князя уличского. Воевали тогда поляне с уличами, да наш был верх, вот и скрепили докончание свадьбой. Больше того: у Дорогомысла сыновей нет, и условие такое поставили, что после смерти Дорогомысла моему брату власть над уличами достанется.
– И что же?
– Этот скрипучий пень Дорогомысл еще жив! – Белотур усмехнулся. – Кто бы мог подумать! Ему уже тогда было под сорок, он теперь уже седой, в шрамах и без зубов, как старый волк, а все еще рычит! Его дочь родила князю Аскольду двоих детей, но оба они умерли маленькими, а сама она умерла, когда рожала третьего. Но у Дорогомысла тем временем подросла еще одна дочь, и он дал ее взамен первой. Она была еще совсем юной, даже моложе тебя, красавица. – Он посмотрел на Дивляну, которая, сидя рядом с матерью и сестрами, внимала его рассказу, будто кощуне. – Она тоже умерла прошлой зимой.