Догоняя Птицу
Шрифт:
Свой эксперимент с выставление психологической защиты Лота считала успешным. Первая попытка, когда она долго - несколько дней подряд - не могла сосредоточиться, была только началом. Далее Лота два или три раза повторяла упражнение, и с каждым разом попадание в защитный кокон стоило ей меньшего труда. Кокон и вправду будто бы поджидал ее уже готовый, и она спокойно помещала туда и себя, и Птицу, и их с Птицей комнату, и весь их дом. Вряд ли можно утверждать, чтобы Лота подружилась с домом. Подружиться с этим диким, хмурым, настороженным существом, было сложно. Тем не менее они кое-как свыклись, притерлись друг к другу. Загадки дома,
Но представить себе, что кокон выходит за пределы дома и вмещает в себя двор, коновязь и ближайшие деревья примыкающего к лесничеству леса она не мгла. Дом представлял собой творение рук человеческих, его судьба была неразрывно соединена с судьбами его насельников, он был продолжением многих и многих человеческих жизней - пусть даже Лота не знала, что это были за жизни и насколько удачно они сложились. Присутствие внутри кокона внешнего мира ужасало Лоту: одна лишь мысль об этом наполняла ее протестом и готовностью сопротивляться любым способом. Все, что располагалось за пределами дома, виделось ей враждебным. Стараясь вести себя более самостоятельно, она не могла заставить себя расслабиться и побороть постоянный страх, как только пути ее пролегали за пределы лесничества, более того: когда она спускалась с крыльца. Раньше она никогда не задумывалась, насколько чужеродна и враждебна природа человеческому существу - но раньше она и не сталкивалась с природой так близко: один на один.
Ладно, все будет хорошо, успокаивала она себя. Все уже хорошо. А будет еще лучше.
В магазин отправились под вечер. Солнце клонилось к нижним приделам своего царства - правда, видно его все равно не было: кругом, как и все эти дни, стоял туман.
– Что меня больше всего сейчас интересует - так это собственная газета, - втолковывал Птица Володе, развивая какую-то начатую тему.
– Не моя, а наша общая. Вот, например, ты. Я слышал, у тебя стихи есть. Чуть ли не сборник.
Володя покраснел и замялся.
– Вижу, вижу, что есть, - усмехнулся Птица.
– И что, действительно стихи? Или все-таки проза? И напечататься небось хочешь... А зачем печататься, если подумать? Чтобы слава к тебе пришла? Думаешь, что-то изменится? Ни черта не изменится, брат. Почувствовать славу невозможно. А если даже опубликуют твой сборник, придет к тебе слава - кто тебя станет читать? Они что ли?
Птица презрительно кивнул в сторону обрыва: где-то там, очень далеко теплилось человеческое жилье - деревня Мухалатка, поселок Форос, а еще дальше - города: слева Ялта, справа - Севастополь.
– С чего ты взял, что они будут тебя читать? Они другие, пойми. Устроены по-другому. И задачи в жизни у них совсем не те, что у тебя. Если даже и прочтут, все равно ничего не поймут. Ты для нас лучше пиши, - он по-свойски похлопал Лоту по плечу.
– Для нее, для меня, для ребят на стоянке. Мы - свои, мы тебя поймем. Когда задумываешь какой-нибудь проект, планируй его так, чтобы заинтересовано в нем было как можно больше народу. Книга - она людей, в общем-то, разделяет, разъединяет, если, конечно, это не Святое Писание или какая-нибудь техническая инструкция. С книгой человек уходит в себя и перестает задумываться о важных вещах и о других людях. А если люди делают вместе газету, то дело это их, наоборот, объединяет. Были частные эгоистические потуги, а стали общие, понимаешь? Вот я и предлагаю придумать печатный орган. Где каждый сможет опубликовать свой текст и высказать то, что считает нужным.
– Круто... А распространять ее как будем?
– Да она сама распространится! Об этом даже не беспокойся. По системе, через братишек. Вот ты, допустим, поедешь к себе в Омск...
– В Иркутск, - поправил Володя.
– Какая разница. Поедешь ты к себе в Иркутск - к тому времени, я надеюсь, выйдет первый номер - отвезешь экземпляры, раздашь.
– А деньги где взять?
– туповато моргнул Володя.
Птица посерьезнел.
– Вот с этим пока действительно проблема. Но отчаиваться не надо. В конце концов, в газете заинтересованы не только те, кто ее издает, но еще и читатели. Или вот еще у меня есть идея...
– Птица замялся, поморщился и покусал губу.
– А ты думаешь, мои миниатюры будут там востребованы? У меня же лирика, - робко перебил его Володя.
– Отлично все будет смотреться! И лирика твоя, и все что угодно. Любой опус! Полнейшая свобода! Свободное, абсолютно свободное творческое самовыражение свободных людей.
– Так что ты говорил про деньги, - напомнил Володя.
– Ах да... Есть у меня, понимаешь, кое-какие прикидки. Но надо будет про это ближе к делу переговорить с москвичами, с питерскими людьми. А кстати, ты вроде про фазера своего говорил, что он у тебя при деньгах?
– Да, но...
– замялся Володя.
– Все понимаю! Но ради дела давай уж, иди на мировую, - строго сказал Птица.
– Представь, какой толчок получит газета, если удастся вытащить из твоего родителя какую-нибудь сумму. Примерно эдак...
– он почесал бороду и назвал цифру.
Володя присвистнул.
– Ну, это уж не знаю. Надо будет подумать.
– Так давай, думай.
– Птица повысил голос.
– Думай! Время есть. Но этот вариант, повторяю, не единственный. Есть и другие. К тому же есть деньги, которые забрали лесники..
– Это не мои, - вспыхнул Володя.
– Ну ладно, ладно, - примирительно ответил Птица.
– Все вместе обязательно даст результат.
Шли они долго, и уже начали опасаться, что заблудились.
– Еще немного - и придем, - подбадривал Птица.
– Но ведь поздно уже, темнеет, - говорила Лота, застегивая молнию на куртке до самого подбородка.
– Не поздно, - отвечал Птица.
– Это из-за дождя темно. Спустимся с гор, и станет светлее. На церковь заодно посмотрим. Летом туда народ специально ездит полюбоваться.
– Видишь - лохмотья, - Птица замедлил шаг и притронулся рукой к одному из деревьев, чьи ободранные стволы, покрытые прозрачной шелухой, подобно платанам, придавали лесу угрюмый вид.- Весной эти деревья, представь себе, линяют. Зато к лету будут как новые!
И вдруг он сделал шаг в сторону и поцеловал ствол.
Лота растерялась. Она подумала, что ей тоже, наверное, следует поцеловать это дурацкое дерево, раз это сделал Птица.
Но Птица уже шагал дальше, что-то насвистывая.
– А это бук, - показал он на другой, тоже мрачный ствол, покрытый лишайником.