Догоняя Птицу

Беленькая Надежда

– Все идет по плану, - хрипло, насмешливо, с ударением на последнем слоге пел у костра чужими голосами Егор Летов.

Глава шестнадцатая

Гита. Серый чемоданчик

Утро мудренее вечера, а день

нынешний - дня минувшего: этот закон юности Гита знала по собственному опыту. Вчера - студеный май, и Финской залив дышал зимой, так что и на улицу из дому лишний раз не выберешься, а сейчас - небывало жаркое для Питера лето, такое даже в Москве редко-редко обозначится. Вчера - слабость и дрожь, сегодня - бодрость и уверенность в собственных силах. Вчера - боль за грудиной и ледяной пот, сегодня - относительное здоровье.

Это был отличный погожий день - не Гитландия, конечно, но, по крайней мере, где-то неподалеку от Гитландии, а по отношению ко всему остальному - примерно как Польша по отношению к бывшему СССР.

И вот, Гита сидит за столиком в открытом кафе напротив Петропавловской крепости. На ней трикотажное платье и новые кожаные сандалии: в цивильном прикиде она неожиданно становится той, кем вообще-то и не переставала быть - последним отпрыском прославленной фамилии, единственной дочерью знаменитого папы.

Это открытое кафе с пластмассовыми столиками, защитными зонтиками - вчера - от дождя, сегодня - от солнца - венчает вывеска с не по габаритам звучным названием "Пегас". В "Пегасе" проводит время праздная публика, в воздухе носится запах тлеющих угольев и жареного мяса - запах, собственно, жизни. Жизни летней, ненапряжной. И над всем этим зеленеют и качаются свежие липовые ветки, распускающиеся, расцветающие прямо на глазах, а еще выше - синей, глубокой - а кто-то подскажет - бездонной - чашей висит небо.

Перед Гитой на пластмассовом столике стоит пластиковая тарелка с кебабом: увесистым, в форме продолговатой сливовой косточки, с густым подтекстом алого кетчупа и полупрозрачными колечками лука. Кебаб обширен и неодолим, как горный кряж, но Гита потихоньку отламывает от него вилкой крохотные кусочки и один за другим носит в рот. Бережно, почти виновато. Не потому что хочется, а потому что надо. Это первое мясное блюдо за череду дней. А заодно и последние Гитины деньги: все, что осталось от суммы, отложенной на Крым. Почему-то ей вздумалось, что около Петропавловской крепости у котлетки будет больше шансов оказаться именно бараньей или на худой конец говяжьей, а не, допустим, кошачьей, чем в каких-либо иных, менее исторических местах.

– Приятного аппетита, - говорит незнакомый мужчина, присаживаясь за Гитин столик и устраивая свою тарелку с шашлыком в аккурат напротив Гитиного кебаба.

– И вам приятного, - отвечает Гита, не возражая.

Мужчина секунду мнется, раздумывая, чего бы еще сказать.

– Проголодались?
– импровизирует он.

– Нет, - отвечает Гита самым дружелюбным и мелодичным из всех возможных голосков.
– Так, время убиваю.

– И что, много времени?
– не отстает дядька.

Выглядит он мирно, опрятно, приветливо, и Гите почему-то не хочется его отшивать. Приличный костюм на нем, да и все остальное тоже очень и очень приличное, внушающее доверие, включая глаза и взгляд этих глаз.

– Времени много, а денег мало, - шутит Гита.

– А у меня наоборот: денег прорва, а времени, по-видимому, совсем не осталось.

Он улыбается вежливо, но Гите мнится, что он испуган.

– Даже не знаю, что предпочтительнее, - добавляет он, наулыбавшись и скисая.

– Предпочтительнее, - отвечает Гита, - тот вариант, который целиком со знаком плюс: то есть много денег и много времени.

Испуганный снова улыбается и снова испуганно.

– А вы, я смотрю, не отсюда, - внезапно говорит он, рассматривая Гиту.

– Так же, как и вы?

– Так же, как и я. Вы из Москвы, верно?

– Верно.

– А я из Пскова.

– Из Пскова, - повторяет Гита, бережно собирая языком разбегающиеся согласные.

– А что вы делаете одна, так далеко, такая юная и прекрасная, если не секрет?
– продолжает Испуганный, рассматривая Гиту проницательным и неглупым, но усталым и словно бы затравленным взглядом.

– Не секрет. Спасаюсь от политических репрессий, - спокойно отвечает Гита, заглядывая ему в глаза.

Но стрела пролетает мимо цели. Дяденька проглатывает это известие с таким же вежливым безразличием, как если бы Гита ему сообщила, что она на каникулах или в творческой командировке.

– Я тоже в некотором роде спасаюсь.

– Тоже от политических репрессий?

– Да нет, - дядька опять сникает.
– Была тут история... И вроде бы даже все закончилось, но за спиной, - он неопределенно машет рукой куда-то за спину, - пылающая Троя.

– Загадками говорите, - усмехается Гита.
– За вами гонятся?

– Можно сказать и так...

Откуда-то он извлекает коньячный мерзавчик и наполняет до половины белый картонный стакан, в котором Гита не успела рассмотреть, что плескалось ранее.
– Выпьем? Вам стакан, а я из горлышка.

– Я вообще-то не пью... Хотя ладно, давайте.

Они чокаются - бутылкой и стаканом - и выпивают.

– За что пьем-то?

– За успешный побег.

Испуганный смеется дробным испуганным смехом. Закуривает и протягивает сигаретную пачку Гите.

Гита достает сигарету и разминает ее не очень-то девичьим жестом. Испуганный замечает ее пассы, но не комментирует их.

– А знаете что....
– мнется он.
– А давайте убегать вместе?

– Давайте, - весело соглашается Гита.

– Значит, за успешный совместный побег?

– За совместный побег! А куда бежим?

– Предлагаю для разминки прогуляться по набережной, - с неуклюжей игривостью продолжает Испуганный.
– Это, так сказать, зачин. А потом куда-нибудь спрячемся - туда, где всего безопаснее.

– Помножим время на деньги?

– Вот именно. А пойдемте, например, к вам, - внезапно предлагает дядька и краснеет.