Догоняя Птицу
Шрифт:
– Холодно, - он мягко, но решительно отнял у нее свою руку и обхватил себя за плечи.
– У тебя дома холодно.
– А, так это кондиционер, - обрадовалась Ирина.
Она исчезла в спальне, где и правда что-то тихо шумело.
"Ничего не смогу", - с ужасом подумал Эльф. Сквозь джинсы он бегло ощупал свой пах, затем лоб. Наверно, гемоглобин упал. Или давление. Или это из-за того, что он последние ночи скверно спал и не высыпался.
– Ну?
– поинтересовалась Ирина, вновь показавшись в дверях спальни.
– Так и будем стоять?
Только тут он заметил, что и правда, до сих пор топчется в дверях, не решаясь пересечь невидимую черту, отделявшую гостиную от спальни,
– Послушай...
– сказал он Ирине. Голос звучал слабо, а вид был понурый и прибитый.
– Я тебе не сказал.... Точнее, не все сказал. У меня действительно есть девушка - Муха. И ее срочно надо разыскать. Там все так погано получилось... Нас... На нас напали. В лагере на берегу. И теперь она ищет меня.
– Муха?
– переспросила Ирина.
– Муха, - обреченно кивнул он.
Ирина вернулась в гостиную, подобрала с журнального столика глянцевую зажигалку, прикурила.
– Мууха...
– промурлыкала она.
Эльф сообразил, что от выпитого шампанского ее слегка развезло.
– А кстати, при чем тут Муха?
– Ирина, видимо, лихорадочно нащупывала последний шанс.
– Муха от тебя никуда не улетит.
– Улететь-то она, конечно, не улетит, - забормотал в оправдание Эльф.
– Но знаешь, чего только люди не напридумывали: мухобойки, липучки, дихлофос. Слишком много вокруг опасностей.
Он был уже в прихожей - сам не заметил, как в ней очутился. Носком босой ноги выгреб из-под полочки с обувью свои замызганные кеды. Торопливо накинул джинсовку, впрягся в рюкзак, бережно повесил на плечо футляр со скрипкой и вышел на улицу. Будто сбежал.
Уже стемнело, но было неожиданно тепло, и он быстро согрелся.
На улице ему стало легче. В нос ударили бесконечно разнообразные запахи ночи. Запахи лета - пусть и запоздалого. Ночь он поведет где-нибудь на скамейке, он уже приметил в поселке места, где скамеек много, а людей почти нет. А еще лучше - на берегу, под скалами, постелив пенку и укрывшись спальником. Да, так он и поступит. Ему не привыкать.
Что ж, прощайте душ, простыни и свежевыжатый сок.
Прощай, купейный вагон до Челябинска.
Глава тринадцатая
Лота. Индеец
Лота понимала, что раз уж она досталась Птице - а иначе и быть не могло - соваться к Индейцу за чем-либо, даже за простейшим советом, не стоило ни при каком раскладе. Ревность, приличия, понятия и все такое прочее - были тут ни при чем. Дело было в другом. Так, с Лехой, Коматозом или Володей - а если понадобится, то и с лесниками - она при желании могла бы проводить где угодно и сколько угодно времени. Другой вопрос, что желания такого у Лоты, как правило, не возникало. Тем не менее, она преспокойно с ними болтала, отправлялась в лес за хворостом, или же что-нибудь делала вместе с ними по дому или по хозяйству. И ничего в этом особенного не было. Иногда Лота мысленно шла дальше и представляла, что бы было, переспи она, допустим, с кем-то из них, да так, что бы об этом стало известно Птице. Что сказал бы Птица, узнай он про ее измену? А ничего бы не было, с досадой признавалась себе Лота. Ровным счетом ничего. Она это понимала, и это ее расстраивало.
Но каждое слово, сказанное Лотой Индейцу - или же от Индейца услышанное - вносили в мирную атмосферу их совместной жизни нехорошее напряжение, и главное, неведомым образом про эти услышанные-произнесенные слова - точнее, про сам факт этих слов - обязательно узнавал Птица. Он ничего такого не выговаривал Лоте и не докапывался. У них это не было принято, да и выглядело бы просто глупо. Но по тому, как менялось - и менялось внезапно и надолго - выражение лица Птицы, как отрывисты и скупы становились обращенные к Лоте слова, как скудело (до полного исчезновения) Птицыно внимание, которое Лота с таким нетерпением и с такой радостью ловила - Лота знала, что беглая фраза, которой она перекинулись с Индейцем, пара случайных взглядов, которые они бросили друг на друга, или небольшое хозяйственное дело, которое их на краткий миг объединило - не ускользнули от Птицы. Казалось, Птица угадывает их мимолетный контакт интуитивно - не мог же он видеть собственными глазами, как приблизилась Лота к Индейцу, как они вскользь обменялись случайными замечаниями, как задумались над одним и тем же предметом. Птица-то в этот момент не присутствовал.
Вот почему обратиться лишний раз к Индейцу за чем-либо было делом рискованным. Все вопросы на этом небольшом клочке земли, на этом участке коллективного сельского хозяйствования задавались исключительно одному человеку: Птице.
И все-таки сейчас Лота готова была пойти на риск.
Чтобы поговорить с Индейцем она отправилась на пастбище. Индеец торчал там с самого утра - накануне лупил ливень и лошадей не выгоняли. Они весь день проторчали в загоне, и на них было жалко смотреть. Там, подальше от дома, у Лоты был шанс застать Индейца одного и обсудить с ним все то, что обсудить ей было не с кем.
Идти к Индейцу по-хорошему следовало в резиновых сапогах, но у нее были только кеды, и она уныло шлепала по грязи, затопившей низину. Однако вскоре размокшая глина кончилась, и Лота вышла на каменистую дорогу и зашагала веселее. Холод стоял почти зимний. Моросил дождь, было туманно, сумрачно, глухо. На пастбище Индеец надел одну на всех и единственную в своем роде плащ-палатку, принадлежавшую одному из лесников, - брезентовую, темную от сырости, исполинского размера. И теперь возвышался в центре поляны, заметный издалека - мрачнейший островерхий индейский вигвам. Он стоял неподвижно, покуривая, как обычно, свою глиняную трубку, и светлые клубы дыма медленно плыли над его головой в холодном, но безветренном и почти неподвижном воздухе. Вокруг паслись лошади, понуро подставляя измороси, сыпавшейся с небес, косматые бурые крупы. Заметив Лоту, мерин поднял голову и тихонько заржал. Остальные тоже перестали щипать траву и посмотрели в ее сторону.
Не переставая дымить трубкой, Индеец повернулся к приближающейся Лоте. Та издали помахала ему рукой.
– Загоню их к обеду, - сказал Индеец вместо приветствия.
– Еще немного погуляют - и хорош: валим домой.
– Невозможно холодно, - призналась Лота, стуча зубами.
– А давай костер разожжем, - предложил Индеец.
Он достал из-под полиэтилена заранее заготовленные и относительно сухие ветки, сложил их шалашиком, вытащил из кармана спички и газету.
– Сейчас, - бубнил он, складывая ладони и пытаясь уберечь от сырости крошечный огонек.
На его манипуляции Лота смотрела недоверчиво. Тем не менее, через минуту огонек вспыхнул. Пламя охватило газету, перекинулось на шарик сухой травы, лизнуло ветки.
Лота присела к костру вплотную, приблизила озябшие руки и почти мгновенно согрелась.
– Вот так огоньком и спасаемся, - сказал Индеец.
– Я, знаешь, чего спросить хотела, - начала Лота издалека.
– Чего?
– улыбнулся Индеец.
Лота готова была поклясться, что своим непостижимым разумом он уже знает про то, о чем она собирается спросить.