Доказательства сути
Шрифт:
– Садись, – хмуро буркнул водитель. – Зовут как?
– Вероника.
– Андрей, – отрекомендовался мужчина. – Имейте в виду, каждую сотню километров буду делать остановку, я вам не Терминатор – без отдыха переть.
– Хорошо.
– Я буду курить.
– Хорошо.
– Материться.
– Ладно.
– Если справить нужду – далеко от машины не отходите. По салону не бегать, «Опустела без тебя земля» не петь, с разговорами не приставать. Всё ясно?
– Да.
– Садитесь.
Ника пристегнулась, потом порылась в сумке и вытащила очередную купюру:
– Вот, возьмите, мне главное – поскорее в Черемуху попасть, а там я возьму билет на поезд до
Машина глухо взревела и рванула с места, будто гоночный болид. В такую метель это было равносильно самоубийству, но Ника молча вжалась в кресло и вознесла краткую молитву о спасении путешествующих.
И ей стало казаться, что все происходящее – не более, чем сон. Метель, чужие края, чужие люди, вечное одиночество, собственная потерянность и собственная жизнь. Была только странная боль, как бывает, когда рушатся надежды и предают мечты или лучшие друзья.
Светало. Метельные хлопья, белыми ртами целующие стекла машины, стали бледней. Натужно шипящие «дворники» расчистили ветровое стекло так, что стала хорошо видна дорога и бесконечные ряды заснеженных деревьев. Серое, белое, черное – мир был выдержан только в этих красках. Ника поняла, что не худо было бы перекусить, и полезла в пакет за вчерашними пирогами. Даже холодными они сохраняли свою мягкость и румянец, однако, нащупав нечто теплое и завернутое в тряпку, Ника извлекла прощальный и тайный подарок бабки Варвары, а может, это вовсе Николай постарался.
Развернув выцветшую байку, Ника обнаружила закопченный чугунок, полный горячей отварной картошки, политой маслом и посыпанной размягчившимся укропом.
– Красотища-то какая! – прошептала она.
Андрей искоса глянул на нее:
– Хорошо вас кормят, однако!
– Это баба Варя, – пояснила Ника. – Я у нее переночевала, добрая женщина. Хотите перекусить?
– Нет, я не голоден.
– Тогда я одна.
Ни ложки, ни вилки не было, но Ника приноровилась ухватывать картошку пальцами. Давно не едала она такой вкусноты – картошка, продававшаяся в супермаркетах Никиного города, должна быть объявлена биологическим оружием первого уровня опасности после вкушения такого-то чуда! Лишь опустошив две трети чугунка, Ника поняла, что пора остепениться. С сожалением спрятав свой тормозок, Ника сентиментально проговорила:
– Свою новую книгу я посвящу бабке Варваре!
– А вы что, писательница? – спросил Андрей и закурил. Дым его «Уинстона» исчезал в щели бокового стекла. – Нет, серьезно?
– Куда уж серьезнее. Двадцать с лишним книг в жанре иронической фэнтези, десять лет каторжного труда!
– Что ж вы делаете в такой глуши? Сами-то небось из Москвы?
– Нет, но почти. Я ехала к подруге в К., но пока не доехала.
– Голову надо иметь, – проворчал водитель. – Нечего из поезда выскакивать почем зря.
– Ничего, – Ника вдруг преисполнилась оптимизма. – Это даст мне материал для новой книги. Так романтично! Героиня, потерявшись в глуши, едет на попутной машине и, пообщавшись с водителем, понимает, что он ее судьба.
– Э-э, вот этого не надо!
– Да вы не волнуйтесь, уважаемый! – рассмеялась Ника, надеясь, что ее смех звучит завлекательно, а не напоминает карканье. – Это всего лишь вольный полет фантазии.
– А подруга ваша тоже… такая же?
– Да, мы с ней соавторы, – легко солгала Ника. – Вместе написали книгу, получили за нее премию, теперь я еду к ней отдохнуть. Из К. мы хотим махнуть в Китай – я всегда об этом мечтала.
– Большая, видать, премия…
– Не жалуюсь, – кивнула Ника.
И внутренне задала себе вопрос: какого, спрашивается, черта она столь изощренно лжет? Какой смысл в этой лжи, наслоившейся на другую ложь, умножаемую до семижды семидесяти раз? Это все потому, зло решила Ника, что тебе, дуре, хочется выглядеть круче и интересней, чем ты есть на самом деле. В реальности ты глупая и вздорная толстуха-неудачница, которая по-настоящему нужна только кредиторам, поэтому и врешь столь виртуозно. Ну-ну, толку-то от этого вранья. Водила еще решит, что ты везешь в своей сумке миллионы и пристукнет тебя посреди этой глуши. И труп в лесу прикопает. Под ближайшей сосенкой.
Ника опасливо покосилась на Андрея. Пока он не производил впечатления человека, готового проломить ей голову монтировкой. Но на всякий случай лучше заткнуться. Ника покрепче прижала сумку к груди и притихла. А на водителя вдруг напала разговорчивость.
– О чем книгу-то написали? О любви небось?
– Нет. О смерти. И еще о смысле жизни.
– Ну и в чем смысл?
– В этом вопросе мы не договорились. И каждый читатель должен решить это для себя сам. Смысл для каждого свой.
– Во-во. Я, пока помоложе был, тоже все смысл искал. А потом понял: нету никакого смысла, живем – небо коптим, за кусок жратвы деремся. Чтоб кусок был послаще, надо денег побольше, значит, смысл – денег добыть. Не добыл – сдох в конуре, урвал кус – живешь с удобствами. Простая политика.
– Это да.
– Вот ты, – Андрей мотнул головой. – Ради чего книжки пишешь? Какой в них смысл? Прежде – денег заработать, потом – прославиться, а значит, – опять денег срубить с поклонников. Верно?
– Верно, – Ника вздохнула. – Но хотелось бы не только денег и славы…
…И тут же ей вспомнился один литературный вечер в библиотеке. Героями вечера были поэты и прозаики из ближнего провинциального городка. Путем обивания порогов госчиновников, призывов к меценатам и спонсорам, сложных финансовых манипуляций им удалось издать практически за свой счет литературный альманах. Назывался альманах претенциозно – «Новый ковчег», насчитывал полтора десятка имен авторов, известных не дальше порога своего дома и имел тираж тридцать семь экземпляров. Рассматривая липкий от некачественной краски альманах, Ника размышляла: чего ради была проделана вся эта работа? Понятно, каждый мученик пера и ноутбука хочет опубликовать свои произведения, но почему за свой счет?! Смысл?! Все равно, что фрезеровщик будет платить государству за то, что изготовляет для того же государства всякие шарики-подшипники. Тут возник следующий вопрос: если произведения публикуются за средства автора, может быть, в этом вина собственно опусов? Понятно, что в свое время «Моби Дик» и картины Ван Гога считались верхом бездарности, и их создатели при жизни не получили за свою работу ни гроша, но сомнительно, чтобы те же «новоковчеговцы» хоть отдаленно обладали дарованием подобного уровня. В свое время крепко ударившись о поэзию Пастернака, Рильке и Рембо, Ника прежде всего в чужих ямбах и анапестах искала некое «зерно пламенного растения – чуда», когда строфа или катрен бьют в душу с силой раскаленной чугунной молнии, и потом весь день болит голова от сознания собственной никчемности перед чужой гениальностью. Она несколько лет входила в состав жюри городского конкурса молодых поэтов «Ступени» и разочаровывалась снова и снова, читая нечто натужное, пустословное, глупо-наивное. «Новоковчеговцы» молодыми отнюдь не были, однако стихи их так же скрипели, как колеса несмазанной телеги, ударялись то в напыщенно-кондовую русофилию, то в глубокую философию на мелких местах, то в сентиментальную лирику, тягучую и приторную, как вареная сгущенка.