Докер
Шрифт:
За оградой кладбища они снова оказались на открытом месте, на ветру, и, сунув бутылки в карманы, побежали перелеском, а потом опять низиной, что шла параллельно дороге. Правда, на этот раз они взялись за руки.
Озябшие, усталые, они ввалились в дом и снова сели за стол, благо он был накрыт, снова было много всякого соленья к водке.
Вербенков придвинул к себе стакан.
В это время повалил снег, да такими крупными хлопьями, что им обоим стало жутко: не зима ли вернулась?
Вербенков налил себе водки, спросил:
— Ну, а неужели вы у себя в поселке так ничего и не добились? Всюду
— Почему же, — задумчиво, но не без иронии ответил ему Сергей Петрович. — Это так, постороннему не видно. И у нас свои достижения есть. Хорошая самодеятельность. Хорошая баня. Официантки у нас в столовых не берут чаевых. Как в Японии! — И он выпил свою рюмку.
Мария посидела некоторое время с мужчинами, выпила «старки» и пошла хлопотать по дому. Работы всякой у нее хватало. Надо было укрыть принесенную рассаду; выпустить побегать в сенях цыплят, которых в эту весеннюю пору не очень-то легко было достать на инкубаторе; приготовить щи…
Изредка она все же забегала в столовую узнать, не надо ли чего к столу, и убегала. Мужчины, развалясь в древних креслах, из которых во все стороны торчали вылезшие пружины, мирно вели свой мужской разговор: толковали о политике, о том, что делается правильно в стране, а что неправильно, рассуждали о международных делах, вспоминали войну.
Пустая водочная бутылка уже сиротливо стояла на полу. Катастрофически быстро сокращалось содержимое в бутылке «старки».
А там прошел обед, за которым была осушена и «старка». Мария выпроводила мужа и гостя погулять, а сама принялась наводить порядок в столовой. Они забрались в лес и долго проплутали в нем. Сергея Петровича вначале немного покачивало. Но его железной рукой поддерживал Вербенков. Он был крепок, что дуб, этот Вербенков. Свалить его было не так просто. Даже стаканами!
С прогулки они вернулись посвежевшими и, что самое удивительное, — голодными. Уже смеркалось.
Вербенков сунул Марии пачку денег, — она редко держала в руках такую большую сумму, — попросил достать чего-нибудь еще выпить.
Но она решила, что им хватит и того, что они выпили за день, и категорически запротестовала против похода в поселок. К тому же было поздно, магазин был закрыт.
— А может… зайти к бабке Аксинье? — пряча глаза, спросил Сергей Петрович. Ему было весело. На него иногда находило этакое прогрессирующее бесшабашное настроение.
Мария боялась его в такую минуту.
— К этой шинкарке можете идти сами! Я к ней не ходок! — отрезала она.
Тогда они пошли. И вскоре вернулись. Принесли самогона в бидоне.
И тут Вербенков допустил первую ошибку: сменил рюмку Сергея Петровича на стакан, уговорил его пить с ним «на равных». Сергей Петрович попробовал было запротестовать, но Вербенков уже чокнулся с ним, пришлось хлебнуть чуть ли не половину налитого.
Сергея Петровича все подмывало спросить Вербенкова, чем он занимается сейчас, где работает. Он ждал, что это скажет сам Вербенков. Но Вербенков, судя по всему, этого не собирался делать. Тогда он решился, спросил.
Вербенков зло ткнул вилкой в миску, подцепил огурец.
— Работал председателем колхоза. Сам пошел! Выбрал самый отстающий. Никто его, черта, мне не навязывал!
— Почему — «работал»?
Вербенков
— Потому что больше не работаю.
— Чем же занимаешься?
— Работаю. Тоже «работа»!.. Ладно, смейся. Пули не боялся, не побоюсь и смеха…
— Не понимаю тебя. С чего это мне смеяться?
— А с того, что директорствую на рынке. Другому дураку покажется, что Вербенков туда пошел потому, что работа хлебная. А работа так себе. Но за первосортность продуктов — ручаюсь. Тут меня не проведешь! Надо будет что — приезжай сам, Марию посылай.
Сергей Петрович некоторое время сидел, словно оглушенный. Потом еле слышно проговорил — не то он советовал, не то размышлял вслух:
— Агроному как раз и хорошо быть председателем. Там он может принести много пользы…
— Сложный это вопрос, Потанин. Думал я тоже: вот оно, истинное мое призвание, землю знаю и люблю…
— Ну, ну, ты рассказывай, это же так интересно…
— Понимаешь, люди нынче пошли какие-то другие, не могу я к ним приспособиться. Ты им все делаешь, а они все же недовольны тобой, хотят чего-то большего…
— Как это понимать?
— Да понимай как хочешь. Больно самостоятельны все стали. Своей головой хотят думать. Не выносят никаких приказаний!
— Но ведь работа на рынке никак не для тебя! Был на таких ответственных постах…
— На этой работе остается много свободного времени, Потанин. Думаю диссертацию писать. Вернее, я ее уже начал! Есть у меня одна темка по колхозному производству… — Вербенков вытащил из-за спины сиреневую папку, потряс ею перед носом Сергея Петровича. — Кандидатский минимум, как ты, наверное, догадываешься, я давно сдал. По своей темке я уже исписал страниц тридцать, захватил с собой, думаю, на досуге почитаешь. Надо будет где — исправишь по своему усмотрению. Ошибки всякие могут вкрасться в текст, сам знаешь, многому я не успел научиться в этой вечерней школе, а учеба в институте прошла большей частью на общественной работе. А может быть, поможешь мне написать одну-две главки? В полку, помнится мне, бумажки всякие сочинять ты был мастак. В долгу Вербенков не останется! Отблагодарю отрезиком на костюм или чем-нибудь другим…
— Любопытно, любопытно, — с загадочным видом проговорил Сергей Петрович, внимательно изучая своего собеседника. Казалось, он его видит впервые.
— Надо, брат, о старости думать, — продолжал доверительно Вербенков. — Наука — дело надежное, перспективное. Сам знаешь — ученым у нас всюду почет. Тут ты как за каменной стеной.
— Любопытно, любопытно, — с той же загадочностью проговорил Сергей Петрович, но на этот раз к тому же побагровел. Протянул руку за папкой.
Но Вербенков подмигнул ему, спрятал папку за спину, сказал:
— Этим займемся завтра! На свежую голову! Времени у меня хватает!
Да, все это было очень любопытно!..
Сергею Петровичу взорваться бы от бесцеремонности гостя, но он сдержался. Только посмотрел на него как-то нехорошо.
Вербенков перехватил его взгляд, присмирел и замолк.
Наступила долгая пауза.
За столом сидели два разных и чужих человека, которых связывало только далекое прошлое и между которыми ничего не было связующего в настоящем. Это понял Сергей Петрович, но не понял Вербенков.