Доктор Постников
Шрифт:
Сбегав в подклеть, Петр принес и поставил на стол плошку и пузатый, чуть меньше крынки, глиняный сосуд с очень узким горлом.
– Это? – спросил Петр, радостно посмотрев на своего дядьку.
– Спасибо, малыш, – ласково сказал Микола. – Теперь разложи все это на столе, как будто ты лекарь и сейчас будешь меня лечить.
Глаза Петра загорелись, ему вдруг захотелось быть лекарем, но он не знал, что это такое.
– Микола, а что лекарь должен делать? – по-детски наивно спросил Петр.
– Сначала ты должен все приготовить. Возьми плошку и налей в нее спиртовую растирку из кубышки, только аккуратно, не пролей, – предупредил Микола.
Петр двумя руками взял кубышку, наклонил над плошкой и медленно тонкой струйкой налил в нее немного темно-коричневой жидкости.
– Нет,
– А дальше что, Микола? – возбужденно спросил Петр.
– Теперь важно правильно положить повязку на рану. Бери ее за края двумя руками.… Нет, Петруня, не так, не сминай ее в ладонях.… Расправь, растяни по краям. Вот так.… Приготовься – как только я уберу свою руку с пореза, ты сразу прикладывай ее к ране. Понял?
– Да, понял, – сказал Петр, но голос его прозвучал как-то неуверенно, а руки начали слегка дрожать.
– Ну что, готов? – спросил Микола и хотел уже отнять руку от пореза. – Ты повязку-то, повязку, поднеси ближе к руке, – наставительно сказал холоп, но видя, что Петр замер и не шевелится, сам наклонился к нему со словами: – Ну, Петруня, теперь давай, клади повязку.
Пётр заметил, как багровая рана стала быстро пухнуть, срезанный край плоти затрепыхался, а под ним несколько раз булькнули темно-красные пузыри. Петр испугался и чуть отшатнулся. Глаза его от страха расширились, а руки ослабли и вместе с повязкой стали медленно опускаться вниз. Микола в ужасе увидел, что рана уже набухла и вот-вот прорвется, а повязка, которую держал Петр, вот-вот упадет на землю.
– Клади повязку на рану! – почти закричал слуга, отчего Петр вздрогнул и посмотрел на холопа.
– Петруня, скорее, ну! Сейчас кровь брызнет! – Он правой рукой снизу подхватил тряпку и с размаху придавил надувшийся и уже готовый прорваться кровавой струей пузырь.
– Что с тобой случилось, отрок? – успокоившись и прилаживая тряпицу на руке, спросил Микола. – Чего ты замер как камень? Никак спужался? Страшно стало?
– Нет, мне не было страшно.… Не знаю… – растерянно отвечал ребенок. – Просто показалось, что там что-то шевелится…
– Это кровь в ране забурлила, наружу просилась. Ну, а щас, не страшно?
– Нет, – ответил мальчик и, стыдливо нахмурив лоб, отвернулся в сторону.
– Вот и хорошо, тогда возьми вот эту веревку и обмотай вокруг повязки. Только крепко… еще крепче, не бойся, вот так, хорошо, молодец. А теперь держи один конец.
Петр зажал в своем маленьком кулачке конец веревки, На другом конце Микола пальцами свободной руки сделал петлю, вставил в нее конец веревки, который держал Петр, и крепко затянул.
– Ну вот, мой маленький лекарь, ты мне помог, а Господь, надеюсь, меня излечит. – И Микола опустил руку вниз, как бы показывая Петру, что кровь из раны больше не течет. Но через короткое время он почувствовал невыносимую пульсирующую боль и был вынужден тут же поднять руку вверх, чтобы унять эту боль.
Так Петр в свои девять лет впервые увидел настоящую рану, из которой фонтаном била кровь, и то, как эту рану его наставник самостоятельно лечил и, судя по всему, ему все это понравилось. Однако следующий его опыт был не столь удачным.
Однажды из окна своей комнаты он наблюдал, как одна из их дворовых собак гонялась по саду за двумя белками, которые весело прыгали с ветки на ветку, соскакивали на землю, а пробегая по земле, прятались в траве или под листвой. Пес как сумасшедший носился по саду и, рыча, разгребал своими мощными лапами и мордой землю вместе с прошлогодней листвой. Быстроногие белки ловко увертывались от неуклюжих движений сильного, огромного, но неповоротливого
Больше настоящих ран и повреждений Петру встречать не приходилось. И он всю свою «медицинскую практику» перенес на игрушки, которые с удовольствием для него делал Микола. Мальчик брал молоток, ломал глиняному медведю или какой-нибудь деревянной птице ноги, слом соединял медом, накладывал репейный лист и перевязывал. А иной раз, поймав крупного, похожего на чернослив таракана, отрывал ему лапу, а то и две, и начинал лечить, приклеивая оторванную конечность опять же медом. Но истинное желание учиться лекарскому искусству возникло у Петра спустя несколько лет, когда по воле случая он познакомился со щенками-метисами из меделянской породы, которых потом пытался лечить. А знакомство с ними можно было назвать фантастическим…
Глава третья
Знакомство со щенками
В России традиционно было принято, что дети наследуют профессию родителя. К тому времени, когда Петр окончил начальный курс обучения в приходской лютеранской школе, ему исполнилось двенадцать лет, и Василий Тимофеевич определил сына в класс старшего подьячего – Осипа Солодухина при Посольском приказе, в котором детей служащих приказа готовили к переводческой службе в этом же ведомстве. Там школяры с утра и до обеда изучали латинский и немецкий языки, а после обеденного отдыха и до захода солнца безденежно выполняли работу переписчиков, оттачивая почерк, а ученики уже знающие иноземные языки – переводили рукописные и печатные европейские книги на русский.
Необыкновенный случай, после которого Петр окончательно убедился, что хочет стать лекарем, произошел с ним в начале марта, в последнюю седмицу перед Великим постом и за месяц перед поступлением в лекарскую школу Аптекарского приказа.
Шел десятый час дня. Мартовское солнце клонилось к закату. Колокольный звон только что возвестил о скором начале вечерни, и народ спешно покидал торжище на Красной площади, торопясь в церкви. Обыкновенно Петр после занятий в классе у Солодухина возвращался домой на обеденный отдых по Никольской улице. Ему нравилась эта красивая улица, с резными фасадами боярских хором и богатых монастырей, полностью вымощенная бревном от Алевизова моста Никольской башни до Никольских ворот Китай-города. Проходя по ней, он иногда останавливался около иконных рядов, расположенных напротив Заиконоспасского монастыря, и подолгу рассматривал иконостасы, парсуны, иконы, которых в этих рядах было огромное множество. А когда оказывался у ларя с книгами, то часами стоял и листал толстые иноземные фолианты в кожаных переплетах и с медными застежками, рассматривая изображенные на их полях различные замысловатые орнаменты.