Доктор Постников

Сназин Владимир

– Вот то, что тебе надо, – чистотел, – сказал Ковырякин и показал на рисунок.

Петр взглянул на рисунок, и воскликнул:

– Это чистотел? Так этой травы на нашей усадьбе полно вдоль забора растет.

– А это, – Ковырякин перевернул страницу, – рецепт, как правильно приготовить снадобье.

Рецепт был прост: измельчить столько-то золотников цветков, столько-то золотников листьев, столько-то золотников коры, смешать с молоком, с медом…Петр дочитал рецепт и побежал домой.

Сколько по весу составлял один золотник, Петр не знал, поэтому он нарвал в саду листьев чистотела, измельчил их, но смешал вместо молока с закваской, добавил по своему усмотрению мед и все это прокипятил. Готовый отвар отнес в подклеть, а утром, когда гуща осела, слил излишки воды.

Закинув

сумку на плечо и застегивая на ходу кафтан, Петр уже в сенях одним махом выпил кружку кваса, приготовленную Миколой еще до его пробуждения, и вприпрыжку выбежал на улицу. Учитывая вчерашнее происшествие, он все-таки решил идти не торопясь, прижимаясь к левой стороне, потому что там после ночных заморозков сохранился еще плотный примороженный снег, на который можно было без опаски наступать.

Шел второй час дня. Солнце только-только поднялось над деревьями и вскользь освещало своими утренними яркими лучами блестящие купола церквей. В школе ему нужно быть не позже трех часов дня. Значит, у него есть в запасе еще целый час, рассуждал Петр про себя, и он успеет навестить своих щенков, которые ждали своего спасителя на пустыре в Зарядье. Размеренный благовест, возвещавший о начале утренней службы, раздавался на всех московских колокольнях. Окрестный народ отовсюду стекался в церкви на службу, чтобы после нее побродить по торгу на Красной площади, поговорить о том о сем со знакомыми, а заодно и послушать дьяка, который часто с Красного крыльца царского дворца зачитывал новые указы царя. Петр быстро пересек Лубянскую площадь и вышел на Варварку. Пройдя палаты бояр Романовых, подошел к частоколу Знаменского монастыря, откуда уже был виден Узнатный круг на Спасской башне. Петр увидел, что цифра 6 цифирного круга только наполовину зашла за стрелку.

«О, времени еще достаточно, успею!» – подумал он. Перед частоколом он свернул влево на извилистую тропинку, которая змейкой спускалась вдоль высокого забора. Скользя по мокрому снегу, уворачиваясь от сухого колючего репейника и обходя кучи собачьего помета, Петр сбежал вниз к Кривому переулку, который упирался в широкий поперечный Мокринский переулок. Проходя церковь Николы Мокрого, наскоро перекрестился, обогнул колокольню, и вышел на пустырь, где в своей норе его уже ждали щенки. Петр шел и думал о собачьих детях, к которым так привязался за этот месяц, и представлял себе, как теперь их вылечит. Он знал, что они его уже почувствовали. И действительно, как только он вышел из-за колокольни, на вершине склона увидел питомцев, которые наполовину выползли из пещеры. Вытянув в сторону своего спасителя лохматые морды, они широкими ноздрями нюхали воздух. А когда он приблизился, перевернулись на спину и приветствовали Петра дрыганьем лап в воздухе. Они повизгивали от радости, а иногда скулили от боли, но все равно были до такой степени рады своему целителю, что, вылизав его руки, тянулись языками к лицу, не обращая внимания на боль. Петр ласково тормошил их большие головы и теребил свалявшуюся в комки шерсть, запуская в нее пальцы. Насладившись игрой, он дал каждому щенку по куску мясного пирога, который они, рыча и оглядываясь друг на друга, с жадностью в мгновение ока поглотили.

Когда с едой было покончено, Петр приступил к промыванию ран. Он использовал талую воду. Тщательно очистив раны от гноя и червей, которые за несколько дней его отсутствия снова образовались в ране, Петр густо нанес самодельную мазь на обе задние лапы каждому щенку и плотно их забинтовал. Перед уходом он некоторое время поиграл с ними и, уже уходя, потрепал каждого за ухом. Спускаясь по склону, Петр еще долго слышал протяжное повизгивание щенков, наивно полагая, что это проявление радости от встречи с ним.

Глава шестая

Школа

Протолкнувшись через толчею продавцов и покупателей на Красной площади, Петр пробился к Спасским воротам, стащил шапку с головы, трижды перекрестился на икону Спаса Смоленского и прошел под сводом ворот на территорию Кремля. На Ивановской площади людей было не меньше, чем на торгу. Недалеко от колокольни Ивана Великого и Посольского приказа находилась главная контора площадных подьячих, вокруг которой ежедневно, чуть ли

не круглосуточно, собиралось огромное число просителей. Больше всего на площади было калек, больных и убогих. Им за малые деньги, а иногда, проявив человечность, и безденежно, площадные подьячие писали челобитные царю для выделения царской милости бесплатного лечения или выдачи из царской казны рублевик на пропитание. С ней челобитчик шел к дьяку Аптекарского приказа за резолюцией, без которой царь и боярская дума не рассматривали прошение. Поэтому очередь от конторы площадных подьячих практически в том же составе переходила к крыльцу Аптекарского приказа, благо эти ведомства находились недалеко друг от друга. Народ уже прослышал, что сегодня после думского сидения царь Федор Алексеевич собирается посетить лекарскую школу. Все знали, что сразу же после окончания утренней литургии Ивановская площадь будет очищена от подлого люда и различных просителей. Поэтому народ старался в первые дневные часы решить все свои неотложные дела.

Немудрено, что Петру и здесь пришлось применить острые и жесткие локти, чтобы попасть в школу. Два стрельца в красных кафтанах с бердышами в руках охраняли на высоком крыльце вход в Аптекарский приказ.

– Ты кто? – сердито спросил стрелец на вид лет двадцати с рыхлой и редкой бороденкой, перекрывая бердышом дорогу Петру.

– Я Петр Постников …

– Сегодня никого не велено пущать! – не дав договорить Петру, отчеканил стрелец. – Сегодня царев день! Приема нет. – Он перевернул бердыш горизонтально, и не успел Петр опомниться, как стрелец уперся ему древком в грудь и стал сталкивать с крыльца. Чтобы не упасть, Петр схватился руками за древко, а ногой уперся в балясину перил.

– А ну, иди отсель! – закричал стрелец и сильно, как ему казалось, стал давить Петру на грудь, стараясь спихнуть его с крыльца. Но Петр видел тщедушность воина, хоть тот и был постарше его самого, поэтому еще сильнее вцепился руками в палку и, отодвигая того назад, прокричал:

– Пропусти меня в школу! Я записан сюда для учения лекарским наукам.

Стрелец не то от бессилия, не то от того, что отрок и вправду ученик, ослабил напор, но бердыш не опустил, а пристально посмотрел сначала на Петра, а потом на своего напарника, спросив его:

– Василич, что делать?

– А ну погодь! – подходя, сказал стрелец постарше и рукой опустил бердыш товарища. – Так ты, выходит, ученик лекарской школы?

– Да, – подтвердил Петр, – с сегодняшнего дня я записан в класс.

– А ты чей будешь? – Он оглядел Петра снизу вверх. – Вроде как на стрелецкого не похож, али еще ты чей?

– Я сын дьяка Посольского приказа! – отчеканил Петр.

– В Оптекарской школе учатся только стрельцы и дети стрелецкие. Ну, еще, правда, поповские. А сынов дьяков нема, – возразил старший.

– Я по царской милости назначен в учение, – не унимался Петр.

Стрелец хмыкнул и на мгновение задумался.

– Слышь-ка, Никитка, – сказал он молодому, – а ну, сбегай к подьячему, а если того нет, спроси толмача, что делать с пришельцем – гнать в шею, пустить али еще што?

Молодой, подхватив одной рукой полы своего великоватого, похожего на балахон стрелецкого кафтана, а другой прижав к груди тяжелый бердыш, вбежал через сени в Аптекарский приказ. Как только он скрылся за дверью, толпа, спокойно стоявшая на ступеньках крыльца, почувствовав ослабление охраны, зашевелилась и начала медленно, монолитно подаваться вперед, прижимая Петра к старшему стрельцу. Охранник напрягся, налег на бердыш и со всей своей могучей силы, упираясь ногами в пол, закричал:

– А ну, сдай назад! Куды прешь, подлый люд! – И стал сталкивать толпу калек с крыльца, угрожая изрубить всех в куски. – Давно, видать, не были на расспросе в Стрелецком приказе? – закричал он. – А ну, кому сказал, сдай назад, сволочь!

В толпе послышался слабый стон. Видимо стрелец сильно прижал к перилам какого-то несчастного калеку, и тот скрипучим голосом простонал:

– Кормилец, пощади, отпусти грудь-то, дышать нечем… – И тот зашелся в неистовом кашле.

– Мил человек, – промолвила стоявшая на ступеньку ниже сухонькая баба с изъеденным оспой лицом, – подмогни хоть маненько-то, милок, поклич дьяка, мочи нет ждать…