Доктор Самты Клаус
Шрифт:
— Ух, ты! Пожизненным, что ли? — с восторгом закричал Лэм, приплясывая на месте.
— Кхм! Можно и пожизненным! Даже обязательно нужно! А сейчас иди домой, и постарайся примириться с окружающей тебя действительностью! И помни о своем призвании! Мы будем ждать тебя, Лэм! Я и весь мой народ! — тут Нестареющий Дик простер руку небесам, словно призывая их в соучастники и свидетели коварного объегоривания младенцев.
— А долго ждать? — с надеждой спросил Лэм.
— Нет, не долго. Лет пятнадцать, — брякнул первое, что пришло в голову, Нестареющий Дик.
Он совершенно не представлял себе, как это: иметь дело
— Хорошо, — согласился мальчик, и принялся завязывать свой узелок. — Ждите меня ровно через пятнадцать лет. И народ тоже пусть ждет.
Маленький Лэм не знал, что Нестареющий Дик не то, чтобы гнусно ему наврал, но несколько преувеличил. Весь его народ на этот момент состоял из десятка беглых каторжников и их разгульных подружек — остатков бродвейского кордебалета, ехавшего на гастроли в Гонолулу, и еще чертовой дюжины нестареющих инвестиционных вложений Абрама из Барака.
Что было дальше, легко можно представить себе. Маленький Лэм вернулся домой и постарался примириться с окружавшей его действительностью. В предвкушении будущей свободной диктаторской жизни он даже учился, учился и учился. И так пятнадцать лет. Когда же они прошли, а маленький Лэм превратился в большого очкастого всезнайку, наконец, настало время сбросить маску и явить миру свое истинное диктаторское лицо.
Лэм поступил крайне просто. Приобретенных за пятнадцать лет разнообразных знаний хватило ему, чтобы нагло взломать персональный компьютер Степана Навроде, обокрасть его счета, объявить о банкротстве «Хари» и спровадить с Таинственного острова куда подальше «всех великих ученых людей», включая и маму с папой. После этого он пришел к своему народу, от которого остались только Самый Главный Каторжник, Невменяемый Том, Нестареющий Дик, нянька последнего тетушка Изаура и коза Зойка. Остальные погибли в неравной борьбе друг с другом, от скуки предаваясь по вечерам любительской поножовщине.
Однако, при деньгах Лэма, беспардонно свистнутых со счетов Степана Навроде, решить проблему населения было вовсе не проблемой. Одно только слово «халява» сразу же привлекло такую толпу народа, что кандидатов в подданные хватило заселить полуостров Гренландия, если бы кому в голову пришла дурацкая идея это сделать. Потом Лэму пришлось свергнуть Самого Главного Каторжника, бывшего брачного афериста из Майами, тоже претендовавшего на полномочную диктаторскую власть. Многоженца попросту подкупили виллой в Палм-Бич, а главное — настоящим породистым щенком скотч-терьера, о котором тот мечтал с самого детства. Впрочем, об этом уже рассказывалось ранее.
Таким образом, Лэм Бенсон победил всех своих конкурентов, сделался Пожизненным Диктатором, коротко познакомился с Джейсоном, кукурузным полем и Вонючкой, научился тяжко вздыхать, а также стал самым несчастным человеком на свете.
Что происходило в поселке «Новые Змеюки», после того, как Лэм Бенсон не дописал свой дневник.
А
Самты было скучно. Ему надоело изводить тетушку Изауру, подкладывая несчастной старушке канцелярские кнопки в пирожки и после слушать заковыристые ругательства на венгерском языке. Тетушка Изаура как раз изучала венгерский язык по системе Илоны Давыдовой, но пока осилила только художественную брань трансильванских пастухов.
Также неинтересно было Самты пререкаться с конвоирами Невменяемым Томом и Нестареющим Диком, которых он попросту называл Дим и Ток. Последняя выходка Самты вообще окончилась для бедняг плачевно. А ведь ничего плохого на самом деле он не хотел. Просто подговорил Кики и Пита убедить обоих охранников, что он, доктор Клаус, вовсе никакой не доктор, а переодетый композитор Рахманинов, прибывший на остров давать кошачьи концерты по ночам. Это была всего лишь шутка.
Но поседевший от ужаса Нестареющий Дик вторые сутки бегал по поселку, собирал первые попавшиеся под руку музыкальные инструменты — четыре рояля, семь фортепиано, два гобоя, десяток скрипок, одну гитару и восемьдесят два барабана, — а потом сносил в винный погреб, из которого пришлось выкинуть все бутылки. К вящей радости военнопленных и аборигенов. Потому как бутылки некуда было девать, и пришлось их выпить, чтобы не побились зря. Невменяемый Том вообще впал в долгосрочную нирвану, заявив, что выйдет из нее только тогда, когда в поселке единственной разрешенной музыкой станет негритянский джаз. После чего доктор Клаус имел крупный разговор с ПД. В результате этого разговора, Самты, как последний болван, вынужден был ковылять из дома в дом и убеждать перепуганных жителей, что он никакой не Рахманинов и вообще не композитор. Несмотря на клятвы Самты, что настоящий Рахманинов давным-давно покойник, а сам он не знает даже нот, население поселка верило ему слабо, и со страхом озиралось — не завалялось ли где случайно губной гармошки.
Однако хуже всего было возникшее в Самты настойчивое желание лечить людей. Нет, пожалуй, еще хуже было то, что раз возникнув, это желание решительно отказалось уходить и оставить доктора Клауса в покое. Чтобы отвлечься от дурных мыслей, Самты попытался заняться делом. А именно. Спортивными прыжками через железную суковатую палку, из-за чего диктаторский дом стал напоминать английский паб после визита футбольных болельщиков. А также оздоровительным нырянием в прорубь, из-за чего в поселковом пруду случайно утонули два промышленных морозильника, а доктор Клаус опять имел очень неприятный разговор с ПД.
Тогда, чтобы хоть чем занять себя, Самты принялся вовсю ухаживать за мисс Авас, втайне надеясь вернуть прежний интерес к прекрасному полу и одновременно задушить стремление благодетельствовать роду человеческому. Добился он мало чего. Не в смысле ухаживания, за Кики и ухаживать не надо было, примерная девчушка и без того смотрела на доктора с обожанием, как младший прапорщик на генеральскую жену. Только всякий раз, когда Самты хотел сказать мисс Авас двусмысленный комплимент, или игриво ущипнуть за пухлую ляжку, он непроизвольно переходил на командный тон: