Доктор Самты Клаус
Шрифт:
Во-вторых. (Это все о том, почему остров не понравился маленькому Лэму Бенсону). На острове, по крайней мере, в обжитой его части, царили беспримерный кавардак и несусветная грязь. Лэм даже подумал про себя, что поселок следовало назвать не «Новые Змеюки», а «Старые Бомжатники», так оно вышло бы вернее. А все почему? Ну, как же! Соберите в одном месте хотя бы штук двадцать «все на свете знающих великих ученых» и посмотрите, какой свинюшник они разведут, если, конечно, за ними самими не смотреть. Поскольку в «Новых Змеюках» таких ученых было вовсе не двадцать штук, а намного больше, и, кстати сказать,
Маленький Лэм Бенсон, видимо не родился великим ученым, и потому окружающая его среда смущала незрелый детский ум. Само собой, в родной его, казенной квартире при Колумбовом университете, тоже был не рай земной. Но там ему хотя бы позволялось умываться, убирать за собой игрушки, спускать воду в унитазе и складывать использованную одноразовую посуду в мусорное ведро. В поселке же все вышеозначенные занятия считались предосудительной потерей времени.
Теперь с утра до ночи, а когда и с ночи до утра маленький Лэм слышал одно и то же: «Учиться, учиться, и еще раз учиться!». Причем, все равно чему. В первом классе он прошел полный курс теоретической топографии, краткий курс геологии и геодезии, расширенный курс вирусной микробиологии, а также изучил эсперанто, иврит, эскимосское наречие и язык суахили. Между прочим, грамматику Соболевского он так ни разу и не раскрыл. Незачем было.
Родители Бенсоны, Сэмюэль и Веранда, когда им случалось отвлечься от белых акул и разбрасывания где ни попадя радиоактивной пыли, заботливо наставляли сына: «Без труда не очистится урановая руда. Старайся, Лэм. Вырастешь, станешь вторым Эйнштейном, или, на худой конец, Софьей Ковалевской!». Но маленький Лэм не желал становиться ни вторым Эйнштейном, ни даже первым. И уж тем более какой-то бабой. Он с детства хотел быть только одним — настоящим мусорщиком! Втайне от папы с мамой, глухими темными ночами он мечтал над грамматикой Соболевского. О собственной мусоросжигательной печи, о нарядных ведрах с патентованными швабрами, о веселенькой расцветки комбинезоне с гордой надписью на груди «Лэм Бенсон. Мусорщик высшего разряда». Но мечтам его не суждено было сбыться. Пока.
Прочие детишки в поселке Лэма недолюбливали. Хотя он искренне пробовал подружиться. Обычно Лэм небрежной походкой подходил к очередному чучелу в очках и косичках и миролюбиво предлагал: «Хочешь, расскажу, чем мальчики отличаются от девочек?». Или к другому чучелу тоже в очках, но без косичек: «Хочешь, научу, как подглядывать в женской бане?». Ответ он тоже получал обычно одинаковый — латинской грамматикой по башке и презрительным взглядом по самолюбию. Тогда Лэм тяжко вздыхал и шел учить «Основы конституционного права республики Конго», а если было тяжко совсем, то «Общие правила аттического стихосложения».
Понятное дело, такая жизнь Лэму скоро осточертела. И он решил сбежать. Будущий диктатор сложил в узелок, сделанный из парадной скатерти, предметы первой необходимости:
Резиновую подушку-думку,
Велосипедный насос,
Надувную голую женщину,
Папины настенные часы с кукушкой,
Мамин фамильный счетчик Гейгера,
А еще: зубную щетку для волос, бензиновую зажигалку на спирту, сменные трусы в «елочку» и носки в «цветочек», скалолазное оборудование для подводного плавания, и набор открыток «Семь чудес в гончарном ремесле».
Потом повесил на гвоздь безразмерные очки, наподдал ногой грамматику Соболевского и удрал на волю через черный ход для дворовых собак.
На воле маленький Лэм пошел, куда глаза глядят, лишь бы никогда больше не видеть поселковое паскудство. Шел он часа два, пока не устал совсем… Думаете, что два часа пешим ходом по тропическим джунглям — это пустяки? Так вы очень ошибаетесь. Это каторжное дело, любой паркур отдыхает. Попробуйте, прогуляйтесь сами! И когда из употребляемых вами слов можно будет составить словарь изощренных нецензурных выражений, вы поймете, что автор нисколько не преувеличивает.
В общем, через два часа похода, употевший Лэм присел на пальмовый пенек отдохнуть. Он развязал узелок, и тупо уставился на груду вещей первой необходимости. Только тут он вспомнил, что забыл положить такой сущий пустяк, как питьевая вода и съедобная еда. Лэму сразу стало тоскливо и голодно. Он надул резиновую женщину, посадил ее к себе на колени и стал жаловаться равнодушной, пустой внутри бабе на жизнь. Через полчаса всхлипываний, всхрюкиваний и шмыганий сопливым носом, Лэм услышал в папоротниковых кустах посторонний шум.
А еще спустя секунд примерно двадцать к нему вышел из джунглей симпатичный, взрослый парень, одетый чистенько, но бедненько. Парень с интересом поглядел сначала на резиновую женщину, потом на велосипедный насос, потом на счетчик Гейгера, потом на часы с кукушкой, потом лицо его приняло несколько обалделое выражение. Однако парень нашел в себе силы не дать сразу деру, а улыбнулся и спросил:
— Вы здесь сами по себе, или ждете кого?
Это был Нестареющий Дик, но маленький Лэм еще не знал об этом. Как и Нестареющий Дик не имел понятия, что разговаривает в данный момент со своим будущим работодателем.
Еще несколько ненужных строк, как стать Пожизненным Диктатором и найти приключения на свою голову. В смысле, продолжение следует. Куда? Да куда придется!
Маленький Лэм посмотрел на взрослого парня, и тот ему понравился. Иначе говоря, вызвал доверие и порыв к откровенности.
— Я здесь сам по себе. А ждать мне некого, кроме погони. Если, конечно, кто-то вообще заметит, что у них пропал ребенок. Вот если бы я был белой акулой, тогда другое дело. Сразу бы всполошились, — поведал о своих бедах Лэм взрослому парню.
— М-да, — ответил тот, и сочувственно вздохнул. — Может, я могу чем-то помочь? Кстати меня зовут Нестареющий Дик. Мне двести семнадцать лет, но это пустяки. Если отбросить цифру двести и оставить семнадцать, то мы почти ровесники.
Глубокомысленное это рассуждение произвело на маленького Лэма самое благоприятное впечатление. Но он тут же спохватился, что с его стороны невежливо было не представиться первым, особенно человеку столь почтенных лет.
— Очень приятно. Меня зовут Лэм, мне уже скоро будет десять. Меньше, чем через год-другой. Но если к моему возрасту добавить цифру двести, то мы тоже почти ровесники, — затем Лэм встал с пня и учтиво поклонился. При этом резиновая женщина упала на колючий куст и со свистом сдулась.