Доктора флота
Шрифт:
— Командир как командир.
На четвертый день плавания, когда лодка приблизилась к норвежским берегам, сыграли «срочное погружение». К этому времени то ли волна стала меньше, то ли Васятка успел немного привыкнуть, но чувствовал он себя заметно бодрее. Даже появился аппетит. Правда, есть теперь мешала качка — за обедом половина супа попадала мимо рта — либо на брюки, либо на соседа.
Днем, незадолго до полудня, все услышали скрип минрепа [2] . Старослужащие насторожились, замерли. На лбу у Ролика Васятка увидел капли пота. Молодые матросы, а их на лодке было, кроме Васятки, человек восемь, слушали
2
Минреп — стальной трос, при помощи которого мина крепится к ее якорю.
Каждый день лодка приближалась к Порсангер-фиорду, чтобы занять позицию на пути немецких транспортов. Ее путь лежал через минные поля, но акустики точно обнаруживали впереди по курсу мины и лодка уклонялась от них. Заняв позицию, она ждала появления противника. Но его не было.
К вечеру кончались воздух и энергия аккумуляторов, лодка возвращалась в открытое море и там всплывала. Мощные вентиляторы выгоняли из нее испорченный, насыщенный углекислотой, воздух. В отсеках свистел ветер, как в свежую погоду на палубе, от холода нигде нельзя было найти места. Ровно гудели дизеля, заряжая аккумуляторы. Командир разрешал подниматься по очереди по два-три человека на палубу покурить.
Это было ни с чем не сравнимое удовольствие — подышать несколько минут удивительно вкусным сыроватым воздухом, подставляя воспаленное лицо порывам холодного ветра. Но вахтенный командир уже безжалостно командовал:
— Марш вниз! Центральный! Следующую пару наверх!
Иногда эти счастливые минуты нарушала немецкая авиация. Она поднималась с аэродромов Бардуфос, Варде или Вадсе и летела над морем. Все кубарем сыпались вниз. Лодка быстро уходила на глубину.
Васятка подружился с акустиком — старшиной первой статьи Калниным. Акустик на лодке был знаменитый, известный всему флоту. Его грудь украшали ордена Красного Знамени и Отечественной войны. Он оказался земляком Васятки. Тоже с Лены, только из-под Якутска. Когда было спокойно, он давал Васе второй гидрофон. В нем была слышна не только работа винтов, но и голоса на мостике, шаги по палубе. Однажды старпом разрешил Васе взглянуть в перископ. Он увидел обрывистый норвежский берег, мрачные голые скалы, безлюдье.
Только на девятый день лодка, наконец, обнаружила глубоко сидящий, шедший, видимо, с грузом руды немецкий транспорт. Мористее транспорта шло охранение — три катера-охотника. Макареев поднырнул под них, на миг высунул перископ и выстрелил веером двумя торпедами. Торпеды прошли мимо, потому что взрывов на лодке слышно не было. Зато лодку обнаружили вражеские охотники. Они долго бомбили ее, но где-то в стороне. Только одна бомба взорвалась в опасной близости. Лодку встряхнуло, вылетели из плафонов электрические лампочки, погас свет. Вскоре бомбежка прекратилась.
Больше целей не было. Макареев ходил мрачный, с мостика почти не спускался. Даже еду вестовой носил ему туда.
Вася уже привык к суровым будням лодочной жизни: к тесноте, к узкой неудобной щели между торпедами, где лежал его матрац, к тому, что спать приходилось в бушлате и зимней шапке со спущенными ушами. Облицованный пробковой крошкой борт отсека был покрыт слоем инея и от него веяло холодом. Концевые отсеки лодки самые холодные, электрогрелки мало помогают. Единственное место, где еще терпимо и можно погреться — это электромоторный и центральный отсеки. В центральном хорошо — мерно шумит гирокомпас, пощелкивают указатели перекладки рулей, ярко светят электрические лампы. Но появляется Макареев и раздается его бабий голос:
— Лишним занять места согласно расписанию.
Поэтому в свободное время Вася часто сидел на стуле-разножке, облокотившись спиной о твердый бок торпеды, и читал учебник хирургии. Этот учебник стал его главной книгой. Все остальные он оставлял на потом, когда будет свободное время.
После обеда подошел акустик Андрей Калнин и сказал смущенно:
— Слышь, земляк. Чего-то с утра живот болит, спасу нет.
— Давай посмотрим, — охотно вызвался Вася. Больных на лодке по-прежнему не было. Он уложил акустика на короткий диван в кают-компании, осторожно дотронулся до живота. В правой половине живот был болезненный, слегка напряжен. «Дефанс», — отметил он про себя и спросил:
— Рвота была?
— Вырвало разок ночью, — признался Калнин.
Сомнений, что это классический аппендицит, у Васи не было. Постоянные сомнения появятся потом, когда он станет опытным хирургом.
Вася знал, что в подобных ситуациях на подводных лодках фельдшера избирают тактику выжидания. У большей части больных образуются инфильтраты, они протекают медленно и чаще всего лодка успевает вернуться с позиции обратно и сдать больного в госпиталь. Если же процесс течет бурно и наступает перфорация отростка, а лодка находится далеко от своих берегов, больной погибает. Случаи эти достаточно редки. За годы войны на бригаде их было только три. Дважды на «Малютке» и один раз на «Щуке». Избежать этого невозможно. Держать на каждой маленькой и средней лодке врача-хирурга и все необходимое оснащение — непозволительная роскошь. Врачей и так не хватает.
Упрямый Андрей никак не хотел покидать свою выгородку и уступать место второму, менее опытному акустику.
— Посижу немного, может, полегчает, — говорил он, но время шло, а облегчение не приходило. Временами он морщился, хватался рукой за живот, несколько минут сидел неподвижно с застывшими, устремленными в одну точку глазами. Затем лицо его ненадолго прояснялось и он сообщал: — Отпустило чуток.
Васятка доложил командиру о случившемся. Выслушав его, Макареев нахмурился, сказал:
— Только этого нам не хватало. Что ж теперь делать?
Вопрос этот предназначался, по-видимому, себе самому, но Вася с готовностью ответил:
— Я могу его прооперировать, товарищ командир. Инструменты есть.
— Сумеешь? — спросил старпом. — Ты ж только на третьем курсе. Еще больше двух лет учиться.
— Ну и что? — удивился Вася. — Сколько раз видел, как делают, ассистировал во время операции.
— А сам делал?
Он едва не ответил утвердительно, так у него чесались руки, подумал: «Случись какое-нибудь осложнение, у кого спросить совета? Не у кого». Поэтому, мгновение помедлив, ответил:
— Нет, самому не пришлось.
— Видела баба, как суседка рожает, да больно не было, — мрачно пошутил командир. — Отставить операцию. Наблюдайте за больным.
— На М-184 тоже аппендицит был, успели вернуться и в госпиталь сдать, — задумчиво произнес старпом. — Может быть, и наш поправится.
Через сутки Калнину стало заметно хуже. Он побледнел, осунулся, черты лица его заострились, глаза запали, губы потрескались и стали сухими. Он лежал на откидной койке, прикрытый синим шерстяным одеялом, держась рукой за правый бок. Было видно, каких больших усилий ему стоит не стонать.