Доктрина шока
Шрифт:
Недавний поток катастроф обернулся такими баснословными доходами, что многие люди по всему миру пришли к убеждению, что богатые и сильные мира сего сознательно готовят эти бедствия, чтобы их использовать. В июле 2006 года опрос жителей США показал: треть из них думает, что правительство приложило руку к терактам 11 сентября или не пыталось их предотвратить, «потому что желало вовлечь Соединенные Штаты в войну на Ближнем Востоке». И подобные подозрения сопровождали большинство катастроф последних лет. После урагана «Катрина» среди обитателей временных приютов ходили слухи, что плотины вовсе не прорвала вода — их нарочно разрушили, чтобы «уничтожить в городе районы чернокожих, сохранив районы белых», как говорил лидер «Нации ислама» Луис Фаррахан 7 . В Шри-Ланке мне доводилось слышать, что цунами произошло из-за подводного взрыва, и это сделали США в намерении ввести войска в Южную Азию и установить полный контроль над экономикой региона.
Истина
Обусловленные ростом температуры, как климатической так и политической, будущие катастрофы возникают отнюдь не под покровом заговоров. Все свидетельствует о том, что достаточно сохранять нынешний курс, и бедствия станут все более частым явлением. Поэтому разумнее думать, что порождением катастроф занимается невидимая сила рынка — они исходят именно оттуда.
Хотя комплекс капитализма катастроф намеренно не планирует катастрофы, которые его кормят (Ирак тут, возможно, является весьма значимым исключением), все говорит о том, что его отдельные механизмы изо всех сил работают над тем, чтобы сохранить нынешнее катастрофическое положение. Крупные нефтяные компании уже много лет финансируют группы людей, которые отрицают проблему изменения климата; за последнее десятилетие ExxonMobil потратила на эти цели примерно 16 миллионов долларов. Это явление всем известно, однако связь между подрядчиками при катастрофах и создателями общественного мнения для многих остается не столь очевидной. Некоторые влиятельные мозговые центры Вашингтона, например Институт государственной политики и Центр политической безопасности, щедро финансируют производители оружия и оборонные подрядчики, которые получают огромные доходы благодаря тому, что интеллектуалы из этих заведений непрерывно представляют публике мир как мрачное и порочное место, где все проблемы решаются исключительно с помощью силы. Сектор национальной безопасности все теснее соединяется с медиа-корпорациями, последствия этого союза могут напомнить антиутопию Оруэлла. В 2004 году монстр цифровых коммуникаций LexisNexis заплатил 775 миллионов долларов компании Seisint, занимающейся обработкой информации, которая тесно сотрудничает со службами федерального уровня и штатов в вопросах слежки. В том же году General Electric, владелец канала NBC, приобрела In Vision, крупного производителя современных устройств для поиска взрывчатых веществ, которые применяют в аэропортах и других общественных местах. InVision получила колоссальную сумму в 15 миллиардов долларов от Министерства национальной безопасности в. виде контрактов с 2001 по 2006 год, что превосходит объем контрактов с другими компаниями 9 .
Постепенное проникновение комплекса капитализма катастроф в СМИ может обернуться новой формой сотрудничества корпораций на основе столь модной в 90-е годы вертикальной интеграции. Очевидно, с точки зрения бизнеса это имеет смысл. Чем сильнее общество охвачено паникой, подозревая, что в каждой мечети кроются террористы, тем выше рейтинг выпусков новостей, тем больше спрос на устройства биометрической идентификации или определения жидких взрывчатых веществ, поставляемых компаниями, входящими в комплекс капитализма катастроф, тем больше строится высокотехнологичных ограждений. Если в 90-е годы успехом пользовалась мечта об открытой «маленькой планете» без границ, то в новом тысячелетии такую же роль играет образ грозного Запада, превращенного в надежную крепость, которую осаждают воины джихада и нелегальные иммигранты. И единственное, что угрожает растущей экономике катастроф, от которой в такой огромной мере зависит ее благосостояние, куда входит вооружение и нефть, техника для наблюдения и запатентованные лекарственные препараты, — это возможность с помощью каких-либо усилий стабилизировать изменения климата и достичь мирного геополитического состояния.
Пока аналитики размышляют о причинах «давосской дилеммы», возникает новое понимание ситуации. Нельзя сказать, что рынок в полной мере защитил себя от нестабильности, этого еще не произошло. Тем не менее непрерывный ряд катастроф стал таким привычным, что гибкий рынок изменился и приспособился к новому положению вещей — нестабильность дает ему стабильность. Когда обсуждают этот новый экономический феномен, появившийся после 11 сентября 2001 года, как правило, ссылаются на Израиль. На протяжении
С точки зрения модели «оружие — икра» пример Израиля интересен тем, что его экономика устойчива перед лицом серьезных политических потрясений, таких как война с Ливаном 2006 года или захват Газы «Хамасом» в 2007 году. Израиль построил такую экономическую систему, в которой при эскалации насилия наблюдается заметный подъем. И этот феномен не является загадкой. За годы до того, как американские и европейские компании осознали выгоды глобального бума вокруг безопасности, израильские технологические фирмы уже создавали домашнюю индустрию защиты, так что они занимают ведущее положение в этом секторе и сегодня. По подсчетам Израильского института экспорта, в стране существует 350 корпораций, которые продают местную продукцию, связанную с безопасностью, а в 2007 году на рынке появилось 30 новых компаний подобного рода. С точки зрения корпораций Израиль был той моделью, которую следовало использовать на рынке после 11 сентября 2001 года. Однако с социальной и политической точек зрения Израиль следует воспринимать иначе — как грозное предупреждение. Тот факт, что страна наслаждается экономическим благоденствием, несмотря на войну с соседями и растущую жестокость на оккупированных территориях, показывает, насколько опасно строить экономику на основе непрерывной войны и углубления катастроф.
Способность Израиля сочетать «оружие и икру» является кульминацией решительного изменения экономического курса в стране в течение последних пятнадцати лет, и параллельно это изменение крайне негативно отразилось на перспективах достижения мира — последнему вопросу уделяли мало внимания. Положение, при котором существовал реальный шанс достичь мира на Ближнем Востоке, последний раз наблюдалось в начале 1990-х, когда множество израильтян понимали, что постоянный конфликт не лучшее решение проблемы. В то время пал оплот коммунизма, начиналась информационная революция, и в деловом сообществе Израиля было широко распространено убеждение в том, что кровавая оккупация Газы и Западного берега реки Иордан, за которой последовал бойкот Израиля со стороны арабских стран, ставит под угрозу будущее израильской экономики. Израильские корпорации, наблюдавшие за стремительным развитием новых рынков по всему миру, устали преодолевать сопротивление войны, хотели стать частью мира без границ, приносящего доходы, но битвы в регионе заставляли их сидеть у себя дома. Если бы израильскому правительству удалось договориться о мире с палестинцами, соседние страны прекратили бы бойкот и Израиль благодаря своему расположению мог бы превратиться в ближневосточный центр свободной торговли.
В 1993 году Дан Гиллерман, тогдашний президент Федерации израильских торговых палат, озвучивал эту позицию так: «Израиль может стать обычным государством... Он может стать стратегическим, снабженческим и рыночным центром всего региона, ближневосточным Сингапуром или Гонконгом, где расположены офисы транснациональных компаний... Мы говорим об экономике совершенно иного рода... Израиль должен действовать и быстро приспосабливаться к ситуации, иначе эта судьбоносная возможность для экономики будет упущена и нам останется только с сожалением говорить: "а мы могли бы"» 11 .
В том же году Шимон Перес, министр иностранных дел, объяснял группе израильских журналистов, что мир стал неизбежностью. Конечно, это будет мир особого рода. «Нам не нужен мир флагов, — говорил он, — нам нужен мир рынков» 12 . Несколько месяцев спустя израильский премьер-министр Ицхак Рабин и глава Организации освобождения Палестины Ясир Арафат обменялись рукопожатием на лужайке перед Белым домом в знак вступления в действие соглашения, подписанного в Осло. Этому радовался весь мир, и эти трое — Перес, Рабин и Арафат — разделили между собой Нобелевскую премию мира 1994 года. Но затем все пошло по другому сценарию.
Осло было самым радужным периодом в израильско-палестинских отношениях, но знаменитое рукопожатие не было символом окончания конфликта. Оно было только знаком начала процесса, когда все самые острые вопросы еще не были разрешены. Арафат оказался в унизительном положении, когда ему пришлось выпрашивать позволения вернуться на оккупированные территории, кроме того, ему не удалось договориться ни о судьбе Иерусалима, ни о палестинских беженцах, ни о еврейских поселениях, ни даже о праве палестинцев на самоопределение. Стратегия переговоров в Осло, по словам их участников, строилась на идее продвинуть вперед «мир рынков» в надежде, что затем станет на свои места и все остальное: предполагалось, что когда израильтяне и палестинцы откроют свои границы и присоединятся к торжественной процессии глобализации, обе стороны конфликта увидят такое улучшение условий жизни, что появятся условия и для будущих переговоров о «мире флагов». И казалось, Осло дает основания для таких надежд.