Долг самурая
Шрифт:
Турецкий покачал головой:
— Нет, Костя, неправильно. Я уверен, что Томоаки Икэда жив и здоров. Вместо себя он убил своего брата. Вернее, спровоцировал того сделать харакири. Покончив с этим, Икэда взял имя брата и улетел в далекий город Владивосток. Хотя перед отъездом успел сделать еще одно кровавое дело — убил менеджера Рю Такахаси.
Меркулов смотрел на Турецкого недоверчиво.
— Это ты только сейчас придумал? — поинтересовался он.
— А тебе не нравится моя версия?
— Нравится. И даже очень.
— Я намерен поиграть в Джеймса Бонда, — не моргнув глазом, ответил Турецкий.
— Как это? — не понял Меркулов.
— А вот так. Один из близнецов убил брата, а потом подставил нас с Иркой. Он отправил нас в тюрьму, а нашу квартиру использовал для передачи разведданных. Тебе не кажется, что это чересчур? Мне лично кажется, и спускать это ему я не намерен.
— Да, но при чем здесь Джеймс Бонд? — продолжал недоумевать Константин Дмитриевич.
Турецкий улыбнулся и весело ответил:
— Давно мечтал сыграть эту роль. Очень хочется первым посмотреть в узкие глаза этого Икэды-Баки-Томоаки, хрен их разберет.
— Только без геройства, — хмуро сказал Меркулов. — Японцы народ сложный и малопредсказуемый.
— Это меня не остановит, — сказал Турецкий.
— Само собой, — кивнул Константин Дмитриевич. — Но, может, сначала жену встретишь?
Александр Борисович потянулся, хрустнув суставами, и объявил с холодноватой веселостью:
— Встречу, Костя, встречу. Со всеми почестями! Это я тебе обещаю.
25
Встретились они в тот же день, в обшарпанной и тесной комнате для свиданий. Ирина сидела ровно и старалась выглядеть бодрой, чтобы не расстраивать мужа. Однако похудевшее лицо ее покрывала бледность, глаза запали, а вокруг них образовались траурные тени.
Александр Борисович вглядывался в лицо жены и волновался все больше и больше. Что-то в нем появилось… что-то такое, чего он никогда не замечал раньше. Какая-то покорная мягкость, сглаживающая черты лица. Ирина стала другой, и Турецкого это слегка пугало.
У дверей каменным изваянием застыла неизменная женщина-конвоир.
— Вы хорошо поработали, — с мягкой улыбкой сказала Ирина. — Вам действительно есть чем гордиться. Уверена, что скоро я выйду отсюда.
На скулах Александра Борисовича заиграли желваки.
— Ира, все почти позади, — сказал он уверенным голосом. — Ты должна мне верить. Но, чтобы я быстрее завершил это дело, еще раз расскажи мне… Только ничего не перепутай. Значит, ты прошла в спальню, а Икэда сам пошел на кухню? Ирина кивнула:
— Ну да. А зачем ты спрашиваешь? Это важно?
— Важно. Ты говорила это следователю? Ирина усмехнулась.
— Да, много раз. Но у меня этот следователь
При упоминании о следователе Павлове Александр Борисович помрачнел.
— Так, — сказал он. — Про следователя не будем больше. Ты же не любишь меня злым и бешеным… Катька договорилась на медобследование. Все равно еще несколько дней тебя продержат, так что изволь пообщаться с врачами.
— Слушаюсь!
Ирина засмеялась. Турецкий улыбнулся в ответ.
— Шурка, — сказала сквозь смех Ирина, — ну, расскажи мне что-нибудь. Что угодно. Соскучилась по твоим байкам.
Турецкий хмыкнул.
— Байки, говоришь? Хорошо. Расскажу тебе про японцев.
Улыбка сменилась на губах Ирины горькой усмешкой.
— Как раз про них я тут часто слышу.
— Правда? Тогда, чтобы разбавить серую скуку будней, я тебе расскажу один познавательный факт, почерпнутый мной из умной книжки. В японском языке есть слово «он».
— В русском тоже, — с улыбкой заметила Ирина.
— Да, но наш «он» — это тебе не японский «он». У них, японцев, «он» — это долг одного человека перед другим.
— Просто долг?
— Ну нет, не просто. Скорей, это то, чем человек обязан своему благодетелю.
— Вот как, — сказала Ирина. — Долг на основе благодарности, так, что ли?
— Ну, грубо говоря, да, — кивнул Александр Борисович. — Сильнее всего это чувство долга бывает, если человек совершил оплошность, ошибку какую-то, а другой человек его простил.
— Например, когда ты разбил чашку из маминого сервиза, а я даже бровью не повела. Теперь, когда ты смотришь на меня и вспоминаешь о разбитой чашке, у тебя в душе поднимает голову «он»! Верно?
Турецкий засмеялся.
— Ты удивительно сообразительная женщина, Ирка!
— Нет. Просто ты хорошо объясняешь.
— Кстати, у японцев такой долг, такой «он», человек может искупать всю жизнь. Или искупить ценой своей жизни.
— Удивительно, — сказала Ирина. — Удивительно, как сильно европейский менталитет отличается от японского. У нас обычно принято ненавидеть тех, кому мы сделали зло и кто нас простил. У нас получать такое «прощение» и жить с ним в сердце унизительно.
— Это уже достоевщина какая-то, — хмыкнул Александр Борисович.
— Не без этого, — улыбнулась Ирина. — Просто у японцев миром движет честь, а у нас — гордыня.
— Заканчиваем разговор! — проскрежетала от двери женщина-конвоир, недовольно и презрительно поглядывая на этих странных людей, болтающих о каких-то диких и непонятных вещах. — Осталась минута!
Ирина вздохнула.
— Осталась минута, — тихо повторила она. — Ты, Шура, главное, делай свое дело, а обо мне не тревожься. Чем лучше и быстрее ты его сделаешь, тем быстрее я окажусь на свободе. Договорились?