Долг. Мемуары министра войны
Шрифт:
Иногда революции рождаются из единственного и, казалось бы, малозаметного, изолированного события. Так произошло на том же Ближнем Востоке, где 17 декабря 2010 года в маленьком тунисском городке Сиди-Бузиде (был захвачен нацистскими танками в 1943 году, когда Роммель рвался к победе над американскими войсками в битве за Кассеринский перевал [128] ) бедный двадцатишестилетний уличный торговец по имени Мохаммед Буазизи совершил самосожжение – после того как его оскорбил и унизил офицер полиции [129] . Он умер спустя три недели. Его мать, если верить репортерам газеты «Вашингтон пост», сказала: «Не бедность заставила моего сына принести себя в жертву… В нем говорило ущемленное достоинство». В прежние времена, когда еще не было сотовых телефонов, «Фейсбука» и «Твиттера», любое событие, случившееся в той или иной деревне, в пределах этой деревни и оставалось. Но теперь все изменилось. Снятое на сотовый телефон видео произошедшей
128
Кассеринский перевал – ущелье в Атласских горах, где в феврале 1943 г. в ходе Второй мировой войны произошло первое серьезное столкновение между нацистскими и американскими сухопутными войсками. Американцы понесли тяжелые потери; по результатам этих боев была предпринята реорганизация экспедиционного корпуса США и произошла смена командования.
129
Так у автора. Согласно сообщениям СМИ, Буазизи, житель городка Мензел-Бузайен в окрестностях Сиди-Бузида, получил пощечину от женщины, представительницы местной администрации, которая его перед этим оштрафовала за нарушение правил торговли. Он обратился в мэрию, но его жалобу оставили без рассмотрения, после чего Буазизи перед зданием мэрии облил себя горючим и поджег.
Первое официальное заявление президента Обамы о событиях в Тунисе последовало в день свержения Бен Али, 14 января: президент осудил применение насилия в отношении мирных демонстрантов, настоятельно призвал все стороны к мирному урегулированию конфликта и посоветовал тунисскому правительству уважать права человека и провести в ближайшее время свободные и справедливые выборы. В своем послании к конгрессу 25 января Обама упомянул Тунис лишь единожды, сказав, что Соединенные Штаты «поддерживают народ Туниса и демократические устремления всех людей на планете».
Молодые, подкованные в современных информационных технологиях египтяне читали записи в «Фейсбуке» и блоги о событиях в Тунисе и во второй половине января начали организовывать на площади Тахрир, огромной кольцевой транспортной развязке в центре Каира, собственные демонстрации – в знак протеста против авторитарного режима Хосни Мубарака, президента Египта в течение почти тридцати лет. Первая многочисленная демонстрация состоялась в тот же день, когда прозвучало обращение Обамы к конгрессу, и число мирных акций протеста нарастало с каждым днем, причем к ним присоединялись все больше и больше египтян всех возрастов и различного социального положения. Администрация Белого дома разделилась в своих симпатиях и антипатиях к протестующим, а сотрудники ШНБ – возможно, реагируя на критические заявления некоторых консерваторов и правозащитников относительно того, что Обама слишком медлил и чрезмерно осторожничал в оценке тунисских событий, – призывали оказать решительную поддержку демонстрантам с площади Тахрир.
Двадцать восьмого января Майк Маллен позвонил мне, чтобы сообщить, что во второй половине дня президент участвовал в совещании принципалов, посвященном мирным процессам на Ближнем Востоке, и сразу заговорил о событиях в Египте. Позднее Майк заглянул ко мне домой и поделился подробностями. Он сказал, что совет заместителей, от имени которого говорили члены ШНБ Денис Макдоно, Джон Бреннан и Бен Роудс, предложил «активную и прямую» поддержку протестующих в Египте и смену тамошнего руководства. По словам Маллена, Байден, Клинтон и Донилон призывали к осмотрительности, рассуждали о потенциальных угрозах для региона и последствиях отказа от поддержки Мубарака, нашего союзника на протяжении тридцати последних лет. Президент, сказал Майк, явно склоняется к агрессивной позиции и публичным заявлениям.
Встревоженный, я позвонил Донилону и попросил встретиться как можно скорее – на следующий день, в субботу. Он сказал, что президент, возможно, перезвонит мне вечером. Но президент не позвонил, и мы с Донилоном встретились в восемь тридцать утра 29 января. Я напомнил ему, что мы сидим в кабинете, который в 1979 году, когда свергали шаха Ирана, занимал Збигнев Бжезинский; всем известно, какую роль сыграли США в той революции. Меня очень беспокоит, признался я, что мы вплываем в неизведанные воды: вряд ли президент сможет одним росчерком пера и парой выступлений с трибуны вычеркнуть из памяти египтян нашу многолетнюю дружбу с Мубараком. Наш курс, сказал я, должен сводиться к организованной и мирной передаче власти.
Внутренняя дискуссия растянулась на весь уикенд. Я пропустил совещание принципалов в субботу днем из-за дел в Техасе, но знал, что бывший посол в Египте и карьерный дипломат в отставке Фрэнк Уизнер по поручению президента вылетел в воскресенье в Египет – чтобы встретиться со своим старым другом Мубараком и доставить тому рекомендацию Обамы «начать передачу власти прямо сейчас».
Тем же утром я сделал первый из нескольких звонков своему египетскому коллеге, министру обороны фельдмаршалу Мохамеду Хусейну Тантави. Я попросил его, чтобы египетская армия проявила уважение к протестующим и поддержала политические реформы, призванные укрепить самосознание египетского народа. Тантави вежливо выслушал меня и ответил, что главная задача египетских военных – защищать Египет и критически важные объекты на территории страны, а также «не навредить своему народу и не проливать кровь на улицах»; этот ответ вселял надежду. Я сказал, что мы обеспокоены отсутствием решительных действий по улаживанию политического кризиса и что без обсуждения возможной смены власти, в том числе без «содержательной дискуссии» с ключевыми представителями оппозиции, будет, как нам видится, довольно сложно обеспечить стабильность в Египте. «Ничего страшного не произойдет, уверяю вас», – ответил Тантави.
Во второй половине дня 1 февраля руководители ведомств вновь встретились с президентом, начались жаркие споры о том, следует ли Обаме звонить Мубараку, и если да, то нужно ли извещать об этом звонке широкую общественность. Мы прервали встречу, чтобы посмотреть по телевизору обращение Мубарака к египетскому народу. Мубарак пообещал изменить Конституцию и не баллотироваться снова на пост президента (его срок истекал осенью), начать диалог с оппозицией и назначить вице-президента – словом, посулил ровно то, о чем администрация Белого дома попросила его через Уизнера. Но время, увы, было упущено; хотя я часто спрашиваю себя – произнеси Мубарак свою речь на две недели раньше, каким тогда был бы исход протестов? Так или иначе, его обещания сильно запоздали и воспринимались уже не как достижение, а как подачка.
Сотрудники ШНБ Макдоно, Бреннан и Роудс и советник по национальной безопасности вице-президента Тони Блинкен твердили, что президент Обама должен позвонить Мубараку и сказать, что в ближайшие дни тому придется покинуть свой пост. Необходимо «ставить на верную лошадь», повторяли они опять и опять. Байден, Клинтон, Маллен, Донилон и я единодушно призывали к осторожности. Мы должны рассмотреть возможные последствия звонка Обамы и отставки Мубарака для региона в целом. Что произойдет дальше?
Я спросил, что случится, если Мубарак не уйдет. Президент добавит несколько дополнительных очков к своему имиджу, но его шаги непременно будут отмечены нашими арабскими друзьями и союзниками в регионе, которые наверняка пристально следят за египетскими событиями; не стоит забывать, что все эти государства в той или иной степени авторитарны. Тридцать лет американского сотрудничества с авторитарным правительством Египта, сказал я, нельзя «стереть» в одночасье за пару-тройку дней политической риторики. Кроме того, народы региона – так уж сложилось – больше не обращают никакого внимания на нашу (очень хотелось сказать «вашу») риторику. Если мы унизим Мубарака, предупредил я, это будет однозначным сигналом остальным правителям-диктаторам – сперва стреляй, потом вступай в переговоры. И что случится, если Мубарак действительно уйдет? Кто его сменит? Военная диктатура? Или мы планируем государственный переворот? Если уж мы собираемся «ставить на верную лошадь», надо дать Мубараку возможность уйти с достоинством: пусть он передаст власть избранным гражданским уполномоченным на «переходный период». Тем самым мы дадим прочим диктаторам иной сигнал – что США никого «не бросают на съедение волкам». Я повторил: «Мы должны соизмерять свои шансы и понимать, что можем сделать, а чего сделать не в состоянии».
Все участники совещания в конце концов согласились, что президент должен позвонить Мубараку, поблагодарить за проявленную политическую мудрость и предложить задуматься о досрочной отставке. Я подчеркнул, что Обаме не следует пользоваться формулировками наподобие «прямо сейчас», лучше употребить какую-нибудь более обтекаемую фразу – например, «скорее раньше, чем позже». Мое предложение было отклонено. Все старшие члены команды по национальной безопасности возражали против информирования общественности о звонке президента Мубараку. Президент не принял во внимание единодушное мнение принципалов и последовал совету младших членов команды относительно того, что именно он скажет Мубараку и как расскажет о звонке прессе. Обама позвонил Мубараку после совещания и в ходе непростого разговора сказал, что «к реформам и переменам пора приступать сейчас». Пресс-секретарь Белого дома Роберт Гиббс на следующее утро уточнил, что «сейчас» началось вчера.