Долг. Мемуары министра войны
Шрифт:
Телефонные провода между Вашингтоном и Ближним Востоком к тому времени уже раскалились. На минувшей неделе демонстрации и протесты уже перекинулись в Оман, Йемен, Иорданию и Саудовскую Аравию. Байден, Клинтон и я звонили сами или отвечали на звонки наших коллег со всего Ближнего Востока в связи с событиями в Египте и в регионе в целом. 2 февраля я беседовал с наследным принцем Бахрейна Салманом ибн Хамадом аль-Халифой и наследным принцем ОАЭ [130] Мухаммедом бен Заидом. Последний, чьи идеи и суждения я всегда ценил, фактически устроил мне форменный выговор, заявив, что от США идут противоречивые сигналы, что та позиция, которую озвучиваем мы с вице-президентом, расходится с позицией Белого дома и тем, что публикуют средства массовой информации. Он продолжил: «Если египетский режим падет, возможен единственный результат – Египет превратится в суннитскую версию Ирана». Принц
130
Так у автора.
Вспышки насилия в Каире происходили все чаще, и я снова позвонил Тантави и настоятельно рекомендовал обеспечить передачу власти «мирным путем и немедленно», причем к участию в процессе нужно привлечь широкий спектр оппозиции. Я выразил обеспокоенность тем, что если переход затянется, то демонстрации и протесты продолжатся, велик риск дефицита продовольствия и экономического кризиса, следовательно, будут нарастать негативные настроения населения, и все вполне может привести к тому, что ситуация выйдет из-под контроля. Тантави заявил, что сторонники Мубарака тоже вышли на площадь Тахрир, чтобы поддержать действующего президента Египта, и что имели место столкновения между сторонниками и противниками Мубарака. «Мы приложим все усилия, чтобы обезопасить площадь в ближайшее время», – заверил он (оставалось лишь надеяться, что это не пустые слова). Я поблагодарил его за невмешательство египетской армии в конфликт и призвал и далее проявлять сдержанность.
В тот же день за обедом я встретился с новым главой администрации Белого дома Биллом Дэйли, который проработал на своем посту меньше месяца. Это умный, жесткий, прямолинейный, честный и кое в чем забавный человек. За сандвичами он поведал мне, что вел «круглый стол» для прессы и «проповедовал» по поводу Египта, а сам думал: «Какого черта?! Что я вообще знаю о Египте?» Дэйли прибавил, что сходные мысли у него возникли в отношении Бена Роудса, выступавшего на заседании СНБ накануне. Я ответил, что, как мне представляется, Бен убежден в силе риторики Обамы и эффективности межгосударственных контактов, но, к сожалению, не принимает во внимание опасности вакуума власти и риски, связанные с досрочными выборами: ведь единственная крепкая и хорошо организованная египетская партия – это «Братья-мусульмане». Умеренным светским реформаторам требуется время и организационная помощь. Я сказал Биллу, что все наши союзники на Ближнем Востоке интересуются, вынудят ли демонстрации или беспорядки в их столицах Соединенные Штаты «хоть немного почесаться».
Вопреки заверениям Тантави, насилие в Каире нарастало: пропрезидентские боевики, верхом на лошадях и верблюдах, врезались в толпу демонстрантов на площади Тахрир, напали на протестующих с дубинками и мечами, калеча демонстрантов и сея панику. На следующий день боевики обстреляли акцию протеста; по сообщениям СМИ, погибли 10 и были ранены более 800 человек. Судя по нашим источникам (признаю, информация была неполной), нападения устроили – или задумали и организовали – верные Мубараку сотрудники египетского министерства внутренних дел. Я позвонил Тантави 4 февраля. Выяснилось, что он, пренебрегая личной безопасностью, пошел утром на площадь Тахрир, желая успокоить демонстрантов, и пообещал, что армия их защитит. Его встретили дружелюбно, и потому, когда мы все-таки созвонились, он был настроен весьма оптимистично. Тантави заявил, что с насилием покончено. Я уточнил насчет сотрудников министерства внутренних дел, якобы напавших на демонстрантов, и Тантави осторожно ответил, что «возможно, отчасти обвинения правдивы, но это уже не проблема».
Тем не менее демонстрации на площади Тахрир не прекращались; более того, протесты охватили и другие районы Египта, несмотря на все старания нового вице-президента страны Омара Сулеймана, который вел активные переговоры с представителями оппозиции. Байден пообщался с Сулейманом 8 февраля, призвал ни в коем случае не прерывать переговоры, поскорее отменить законы, которые служат основой авторитарного правления, и наглядно показать, что Мубарак уже не имеет прежней власти. Позже Байден сказал мне, что Сулейман жаловался – мол, очень трудно о чем-либо договариваться с молодыми людьми на площади Тахрир, потому что у них нет признанных лидеров. Мубарак снова обратился к народу Египта 10 февраля. Большинство египтян – и мы вместе с ними – думали, что он собирается объявить о своей отставке, но Мубарак сообщил, что передал часть своих полномочий Сулейману, однако сам остается на посту главы государства. Помнится, я подумал: «Вот глупец! Он проиграл». Мы тревожились, и было от чего, ибо гнев
В шесть часов вечера 11 февраля Сулейман заявил, что Мубарак подал в отставку и что Высший совет египетских вооруженных сил возлагает на себя управление страной. На следующий день Высший совет постановил передать власть после выборов гражданскому правительству и подтвердил приверженность Египта соблюдению всех международных договоров – отличный способ успокоить Израиль и дать понять, что новое правительство не собирается нарушать условия двустороннего мирного договора. 13 февраля Высший совет распустил парламент Египта, приостановил действие Конституции и объявил, что будет сохранять власть в течение шести месяцев или до выборов, если те получится провести раньше.
Шесть недель спустя я прибыл в Каир для встречи с премьер-министром Эссамом Шарафом, занимавшим эту должность всего три недели, и Тантави. Оба лучились, как мне показалось, чрезмерным оптимизмом. Я спросил Шарафа, как они намерены предоставить множеству различных групп, борющихся за власть, возможность набраться опыта для проведения полноценной предвыборной кампании. И добавил, что вероятная победа «Братьев-мусульман» повергнет в трепет весь регион и окажется препятствием для иностранных инвестиций в экономику Египта. Тантави ответил: «Мы не думаем, что «Братья-мусульмане» настолько влиятельны, но это одна из двух организованных партий [вторая – Национально-демократическая партия Мубарака] и людям понадобится некоторое время, чтобы разобраться, кто есть кто, и определиться со своими взглядами».
На следующий день Тантави сказал мне, что ни «Братья-мусульмане», ни другие не смогут претендовать на единоличное руководство страной: «Египетский народ – вот кто у нас главный, и мы, армия, его поддерживаем». Я снова спросил, получат ли вожди оппозиции время и возможность для организации конкурентоспособных политических партий и участия в выборах. Он ответил: «Мы дадим им достаточно времени для политической организации», – но добавил, что чем дольше правительство протянет с выборами, тем хуже будет для экономики. Тантави сказал, что доходы от туризма, основного источника поступления твердой валюты, упали с января на 75 процентов. Я заметил, что правительство США считает логичным избрать сначала президента, а уже затем выбирать парламент, чтобы обеспечить светское руководство страной; это также поможет выиграть время для создания политической альтернативы «Братьям-мусульманам». Тантави возразил: после консультаций с государственными юристами было принято решение провести первыми именно парламентские выборы. Когда я спросил его о бывших сотрудниках МВД и прочих экстремистах, «создающих проблемы», он вежливо меня успокоил: «Это временно, скоро все наладится». Увы, последующие события опровергли его слова.
Озабоченность наследного принца Мухаммеда бен Заида «исламистским захватом» Египта виделась вполне обоснованной. На осенних выборах «Братья-мусульмане» и ультраконсервативная партия мусульман-салафитов «Аль-Нур» набрали соответственно 47 и 25 процентов, завоевав, таким образом, почти три четверти мест в новом парламенте. Первоначально обещая не выдвигать кандидата на пост президента, «Братья-мусульмане» затем отказались от своего обещания и предложили кандидатуру Мухаммеда Мурси, который и был избран президентом в июне 2012 года. Вскоре после этого он отправил в «добровольную отставку» Тантави, явно намереваясь взять под свой контроль египетских военных. Осенью 2012 года Мурси заявил, что его решения не могут быть пересмотрены судами (очевидный шаг к авторитаризму), но общественное возмущение заставило его отступить, по крайней мере на время. Новая Конституция, подготовленная исламистским Народным собранием, провозгласила главенство исламских законов (шариата), однако не уточняла сферу правоприменения.
По состоянию на лето 2013 года Мурси был свергнут египетской армией, организация «Братья-мусульмане» находится под запретом, и военные – которые были у власти в Египте с 1952 года – вновь открыто управляют страной. Дадут ли они подлинной демократической реформе еще один шанс, покажет будущее. Хотя сегодня в это трудно поверить, исторические часы могут снова вернуться в 2009 год. Египет, вероятно, ждут нелегкие времена. Как я и предупреждал, в революциях берут верх наиболее организованные и самые безжалостные.