Долгий фиалковый взгляд
Шрифт:
Я отмахивался от москитов, жужжащих в ушах, расчесывал укусы на ногах, полученные во время ночной прогулки с Мейером.
Воцарилось молчание.
— Впрочем, это, наверное, значения не имеет, — сказал наконец Хайзер, — для меня здесь все кончено. Ухожу. Билли может управиться, пока не подыщут кого-нибудь до следующих выборов.
— Почему?
— Все как-то странно пошло наперекосяк. Говорю не с личной точки зрения. Глубоко в душе знаю, что ошибался. Закрывал глаза на… личные дела, говорил себе, что во всех других отношениях целиком и полностью предан работе, а остальное не важно. Но ничего не вышло. Весы плохо работают. Одна мелочь в одной чашке весит больше… всего прочего на другой.
Неполная луна
— Дело даже не в том, что я отмотал пленку обратно, искоренил почти все следы акцента, присущего людям, среди которых рос. Не в осознанном и признанном мною факте, что голова у меня работает лучше, чем я считал во времена своей студенческой спортивной карьеры. Подобные вещи могут оторвать мужчину от его корней. Только еще что-то носится в воздухе. Лица молодых, взгляд стариков… Затуманились ориентиры. Все копы свиньи? Если я действую в рамках системы, где суды по делам молодежи не могут тронуть богатых юнцов; где невинные — то есть пока еще не осужденные, значит, невинные по презумпции — вместе с виновными сидят в тюрьме, не имея возможности внести залог; где мудрые юридические решения обусловлены дружбой и внешним влиянием; где существуют два типа закона — для белых и черных… Если при этом придерживаться инструкций, стану каким-то иудиным козлищем, если начну подправлять правила, совершенствуя — со своей точки зрения — структуру общественного закона, буду руководить своим собственным маленьким полицейским государством. Лучше мне отказаться от этого, потому что не могу жить ни с тем, ни с другим решением.
— Даже слегка подправляя правила тут и там?
— Как я подправлял их для Лило Перрис? Для Лью Арнстеда?
— Гравитационное воздействие, о котором я говорил?
— Знаете что? Попробуйте догадаться.
— Она ваша дочь. Она это знала, и Лью это знал.
— Да ведь это же очевидно, черт побери! — крикнул он, и голос его сорвался.
— Лишь для того, кто назвал ее имя при Джонни Хэче и услышал от Нулии, что вы время от времени навещаете Ванду.
Эту банальную, ординарную, мелочную историю ему непременно хотелось поведать подробно, как бы наказывая себя. Ванда была замужем за Джонни Хэчем больше года. Скучала, волновалась, полная жизненных сил. Норман Хайзер приехал домой из колледжа на пасхальные каникулы, помолвленный, но еще не женатый. Задний двор Хайзеров и задний двор Хэчей имели общую границу, хотя дома стояли на разных улицах. Она попросила его прийти помочь выкопать и пересадить небольшое деревце, потом пригласила зайти в дом умыться, принялась дразнить, подшучивать, провоцировать и, наконец, соблазнила. Страдая от сознания своей вины, он чувствовал, что не способен держаться от нее подальше во время коротких каникул. Потом удалось объективно подумать, увидеть, как ловко она все подстроила, как мало для нее значило произошедшее. Но когда он вернулся с женой и малюткой дочерью, чтобы после смерти родителей вывезти из дома личные вещи и приготовить его к продаже, она осторожно пришла с черного хода и сообщила, что у него есть прелестная трехлетняя дочка по имени Лилиан. Назвала дату рождения, предложила самому подсчитать. Есть еще мальчик, сказала она, Ронни, определенно от мужа. А Лилиан — его семя.
В тот день они занимались любовью на брошенном на пол матрасе в коридоре на втором этаже, и на следующее утро, и дальше, закончив примерно в то время, когда его жена и дочь погибли под налетевшим автомобилем.
Классическая библейская вина и искупление, грех и кара. Он вернулся, стал шерифом. Лишь ему одному была известна одна деталь бракоразводного дела Джонни и Ванды. Адвокат Джонни представил судье в кулуарах медицинское
— Лило была единственным в мире существом моей крови. Она была… может быть, символом маленькой погибшей девочки. Легко закрыть глаза и уши, утверждать, что не может она быть испорченной и извращенной. Порочной в классическом смысле слова. Обойди правила. Отпусти ее, сделай выговор. У нее ведь такой же насмешливый взгляд, как у матери. Она знала. И понимала, что я никогда ее не признаю. Арнстеду все стало известно четыре года назад. Напоил Ванду, уловил что-то во всем ее лепете, бормотании, мычании, заставил слегка протрезвиться, рассказать до конца, написать, пока она окончательно не протрезвела и не сообразила, что он ее использует в своих целях.
Арнстед дал понять Хайзеру, что ему все известно. Не прямо, легкими намеками. Ванда стала толстой, грубой, громкоголосой, а Хайзер уже слишком часто слишком легко отпускал девушку. Шериф, над которым посмеиваются, теряет авторитет и проигрывает выборы.
— Ничего нельзя было сделать, — сказал он. — Лью не особенно разворачивался, не выставлялся напоказ, и я убедил себя, будто особенного вреда он не причиняет, может быть, даже приносит пользу. Уверял себя, что эти девушки все равно стали бы проститутками, лучше уж их держать под контролем.
— А потом он зашел чересчур далеко?
— Избиение арестованного. Пренебрежение должностными обязанностями. Всякие мелочи, совершавшиеся месяцами, дошли до кульминации. Я был вынужден принять решение. Так или иначе, все катилось под горку, и в конце концов принимаешь решение.
— Теперь ясно, почему вам так хотелось повесить на нас дело Бейтера.
Он подумал.
— Да. Возникло подсознательное подозрение, с которым я сознательно не мог согласиться, и вы с Мейером подвернулись под руку. Этого вполне достаточно, чтобы со всем покончить и двигаться дальше. Обойди правила, и начнешь обходить свои собственные суждения.
— Не выяснив, кто убил Лило?
— С этим тоже покончено. После первого удара Ванда еще могла ходить и пришла со мной повидаться. Левая сторона лица была парализована. Взяла с меня обещание присматривать, чтобы Лилиан не попала в беду. Я обещал. Наверное, это тоже сыграло свою роль. Когда я ей все сейчас рассказал, захотелось узнать, что она чувствует. Задал проклятый жестокий вопрос — жалко ли ей, что Лило мертва. Она дважды моргнула — нет. Генри? Тот же ответ. То письмо, что вы мне показали… Этого даже материнская любовь не перенесет.
Я догадался — он хочет услышать какой-то ответ.
— У вас пара неизлечимых пороков, Норман. Один — старомодная благопристойность. Второй — слишком много раздумий, старание отделить причину от следствия, найти источник вины. Вы не вписались в пьесу. Виноват только пойманный. Мужчина принял яд и сошел со сцены, так хватайте весь хлеб, какой попадется, как сможете. Радуйтесь жизни.
— Ну конечно, Макги. С вами-то как обстоят дела?
— Продолжаю попытки, да все как-то не удается проникнуться духом вещей. Постоянно возвращаюсь к своим ролям, знаете, белый конь, прекрасная дама, чаша Грааля, драконы и прочая белиберда.
Шериф Хайзер издал ровный невеселый смешок.
— Не хочу быть тошнотворно сентиментальным, — сказал я, — и считаю языческим варварством почитать пустую плотскую оболочку, давно лишенную духа, но думаю про Бетси, которая где-то там, в ночи, прикручена проволокой к проклятой сосне, вспоминаю ее лицо… и вечное желание прилично выглядеть. Одно слово… прилично.
Он открыл дверцу машины:
— Покажите. Людей можно вызвать оттуда.
Глава 19