Долгий путь скомороха
Шрифт:
– Ой, прости меня, боярин! Не погуби душу грешную! Я же мужик, боярин и очень баб люблю…
– Ну… – грозно возвысился над ним боярин Скобелев.
– С бабой я был, боярин, – продолжал уже тихо Ратмир, стоя на коленях и прикрывая голову скрещёнными руками. – Холопка твоя. Прости, что без твоего ведома… Только и бабы ко мне уж очень благоволят. Прямо иногда и не знаю, какую предпочесть.
– Ах, ты – недоносок! – боярин Скобелев ударил ногой стоявшего на коленях Ратмира в бок и сам еле удержался на ногах. – Как ты посмел на моё добро позариться,
– Прости, боярин! Это я по дурости своей, по недомыслию, – завалился навзничь Ратмир, продолжая из-под скрещённых рук внимательно следить за действиями боярина Скобелева.
– Пусть имя назовёт холопки, Светозар Алексеевич, – гневно подсказал боярин Пешков. – И ей самой потом тоже плетей всыпать, чтобы не смела чужаков привечать! У тебя на подворье своих кобелей хватает!
– И то дело! – подал голос боярин Усов. Он убрал руки с лица и, сложив их на животе, продолжил наблюдать за происходящим. – Баба-то нам и скажет, был этот скоморох с ней всю ночь, или бегал куда на часок-другой. Только плетьми бабу сечь не нужно, Антон Спиридонович.
– Это ещё почему такое? – удивился боярин Пешков. – Она же холопка!
– Молодые холопки очень даже красивые могут быть. Такая и самому может сгодиться. Так зачем же её личико безобразить? А то и продать можно, – неторопливо пояснил боярин Усов, равнодушно глядя на лежащего на полу Ратмира, продолжающего прикрывать голову руками.
– Так и быть, сейчас посмотрим, что это за фря, что решилась на моём дворе чужака облагодетельствовать, – тяжело вздохнул боярин Скобелев и погрозил Ратмиру тяжёлым посохом. – Сказывай имя той бабы, смерд, а то быть тебе сейчас на дыбе!
– Лукерьей бабу кличут, боярин. Только не обижай её за доброту и ласку ко мне… Ты обещал, боярин, – приподнял голову Ратмир.
– Боярское слово – крепкое слово! – твёрдо произнёс боярин Усов, глядя прямо в глаза Ратмиру. Тот кивнул и опять поднялся на колени.
– Которая из них? На подворье две бабы с таким именем. Жёнка кузнеца Прохора, да дочка тиуна моего Устина, – нахмурил брови боярин Светозар Алексеевич.
– Я и не спрашивал у неё, чьих она, – пожал плечами Ратмир. – Только вчера на потешках девка танцевала браво, да глазами сверкала – прямо слепила. Там мы с ней и сговорились. Дело-то молодое…Годков семнадцать ей…
В тёмном углу кто-то негромко охнул.
– Что, Устин, охаешь там?! – крикнул в тёмный угол боярин Светозар Алексеевич. – Опять твоя шалава мужикам в штаны заглядывает…
– Ох, батюшка! И ума не приложу, что с ней делать-то! – из тени шагнул старик Устин и упал перед хозяином на колени. – И крапивой её по одному месту стегал, и розгами… Почитай каждодневно учу уму-разуму. А только никак не могу сладить с ней…Стыдобушка моя… Не вели казнить, боярин, дуру окаянную!
– В монастырь отошлю распутницу. Не посмотрю на твои заслуги, Устин! Ни стыда, ни совести у твоей дочери! – стукнул посохом об пол вконец разгневанный Светозар Алексеевич. – Тащи сюда её за космы!
Раздосадованный Устин вскочил с колен и исчез за дверью.
– А тебя, гуляка, – обратился боярин Скобелев к Ратмиру, стоявшему перед ним на коленях, – тоже нужно высечь, чтобы место своё знал и по чину утехам предавался.
– Не губи, боярин! Головой своей клянусь, что ни на одну бабу на твоём подворье и глазом не гляну. Даже, если она сама вокруг меня хвостом вертеть начнёт, – умоляюще сложил ладони Ратмир.
Через короткое время в сенях послышались шаги, и на пороге в полумраке показался Устин, тащивший за руку испуганную упиравшуюся девушку лет семнадцати. Войдя в комнату и увидев присутствующих, она тут же прикрыла лицо рукавом рубахи и начала тихонько подвывать.
– Замолчи, дура! – рявкнул на неё боярин Пешков. – Говори быстро, был этот кобель у тебя сегодня ночью или нет?
Девушка, не отрывая руки от лица, закивала головой.
– У-у-у, шалава! – с презрением посмотрел на неё боярин Пешков. – Подстилка ты подзаборная. Разве же какой добрый человек захочет жениться на такой… Да уж, Устин, слышал я, что девка твоя слаба на передок, но не думал, что и скоморохами она не побрезгует. Тьфу, мерзость!
Бледный, взмокший от душевного волнения Устин, обречённо закивал:
– Да, батюшка, Антон Спиридонович, слова твои верные. Стыдоба-то какая мне на старости лет…
– А скажи-ка нам, Лукерья, ходил ли куда от тебя ночью этот скоморох? – неожиданно любезным голосом спросил боярин Усов.
Подвывающая девица отрицательно замотала головой.
– Словами говори! Нечего тут башкой своей трясти. Да руку убери от лица своего бесстыжего. Нечего теперь тут из себя неприступную крепость изображать, – опять стукнул кулаком по столу боярин Пешков. – Точно ли он от тебя никуда не уходил?
– Точно, боярин, точно, – сквозь слёзы проговорила Лукерья. – Ратмир мне всю ночь покоя не давал. Уж больно горяч да ловок он…
– Тьфу, дура! – сплюнул в сердцах боярин Скобелев. – Тебя не об этом спрашивают… Всё, пошла вон отсюда, бесовское отродье! Всыплешь ей плетей сегодня сам, Устин, чтобы месяц сидеть не смогла!
Как только захлопнулась дверь за Лукерьей, так из-за стола поднялся боярин Усов и подошёл к стоявшему на коленях Ратмиру.
– Повезло тебе, скоморох, что баба врать не стала. А то ведь могла и не признаться в греховном. И висеть бы тогда сейчас тебе на дыбе за лжесвидетельство…
– Ладно, отпустим его с мальчишкой пока, – хмуро произнёс боярин Скобелев. – Идите к своим, скоморохи, но передайте, что никто не уйдёт со двора, пока я не найду убийцу. Кормить, поить вас будут. И за лошадьми вашими присмотрят. Но за ворота даже шагу не сметь сделать.
– Благодарствуйте, бояре, – поклонился им в пояс Ратмир и призывно махнул рукой Теодорке. – Век не забудем вашей доброты. А мы обождём, сколько скажете, – и, подталкивая в спину подбежавшего к нему мальчишку, шагнул вместе с ним за дверь.