Долгое безумное чаепитие души

Адамс Дуглас Ноэль

Наконец, ступая как можно тише и осторожнее, она вошла в палату и приблизилась к кровати. Замерла на месте и посмотрела на огромного скандинава: глаза закрыты, лицо холодное, но все равно слегка нахмуренное, словно он до сих пор о чем-то порядком беспокоился. Кейт вдруг стало невыразимо грустно. В жизни мужчина выглядел так, будто ему беспрестанно приходилось преодолевать какие-то колоссальные барьеры, и было тяжело видеть, что и за пределами жизни он немедленно столкнулся с трудностями, доставляющими ему беспокойство.

Кейт поразило, что он казался совсем невредимым – ни единой царапинки. Кожа обветренная и здоровая… ну или была здоровой до недавнего времени. При более близком рассмотрении на лице обнаружилась

сеточка из тонких морщин – значит, ему не тридцать пять, как она предполагала раньше. Этому здоровяку в хорошей физической форме вполне могло быть далеко за сорок.

У стены около двери обнаружилось нечто неожиданное: большой автомат для продажи кока-колы, который выглядел здесь не на своем месте – он не был подключен к сети, а на панели висело аккуратное объявление, что автомат временно не работает. Его будто кто-то случайно тут забыл и после никак не мог отыскать. Огромная блестящая красно-белая панель изумленно таращилась на палату, ничем не объясняя своего присутствия. Единственное, о чем автомат сообщал окружающему миру, так это о том, что в нем имеется прорезь, в которую положено засовывать монеты различного достоинства, а также отверстие, куда падали бы баночки различного размера, если бы автомат работал. Однако он не работал. Зато рядом с ним стояла огромная старая кувалда, что тоже было в некотором роде странно.

Внезапно Кейт почувствовала слабость, комната поехала перед глазами, а из сундуков сознания донесся неугомонный шорох.

Потом до нее дошло, что звук ей не причудился. В палате был слышен вполне различимый шум – тяжелые удары, скрежет, приглушенные хлопки. Шум становился все сильнее и был похож на ветер, но в состоянии дурноты и головокружения Кейт сперва не могла определить, откуда он идет. Затем ее взгляд упал на занавески. Она смотрела на них с хмурой тревогой, как пьяница, который никак не возьмет в толк, отчего пляшет дверь. Звук шел из-за занавесок. Кейт нерешительно подошла и раздвинула их. Огромный орел с кругами на крыльях бился в окно, пялился желтыми глазами и неистово стучал клювом по стеклу.

Кейт отпрянула и попыталась поскорее выбраться из палаты. В конце коридора распахнулась двустворчатая дверь со смотровыми окнами, оттуда вышли двое. Их руки подхватили Кейт, когда она, безнадежно запутавшись в капельнице, начала медленно опускаться на пол.

Она была без сознания, когда ее заботливо укладывали обратно в постель. И когда полчаса спустя появилась фигура подозрительно маленького роста в невероятно длинном белом халате, увезла на каталке великана, а затем вернулась за автоматом для продажи кока-колы.

Кейт очнулась через несколько часов, в окно уже проникло зимнее солнце. День казался ничем не примечательным и спокойным, но Кейт все еще трясло.

Глава 3

Некоторое время спустя то же самое солнце ворвалось в окна верхнего этажа дома на севере Лондона и осветило фигуру спящего безмятежным сном человека.

Комната, где он спал, была большой и довольно обшарпанной, поэтому особо не выиграла от внезапного вторжения света. Солнце медленно заскользило по простыням, словно боясь что-нибудь обнаружить между ними, спустилось по краю кровати, удивленно перешагнуло через кое-какие обнаруженные на полу предметы, нервно повертело пылинки, на мгновение осветило висящее в углу чучело летучей мыши и скрылось.

Солнце никогда не задерживалось здесь дольше; его присутствие длилось примерно час, и за это время фигура спящего едва ли шелохнулась.

В одиннадцать зазвенел телефон, но спящий не реагировал. Как не реагировал он и раньше, когда звонили без двадцати пяти семь, затем без двадцати семь, без десяти семь и в течение десяти минут начиная с без пяти семь, после чего повисла долгая и значительная тишина. В девять

часов ее нарушил вой полицейских сирен на соседней улице, примерно в девять пятнадцать – звуки старинного клавесина, а в начале одиннадцатого за клавесином приехали судебные приставы. Так здесь было всегда. Сознательные граждане давно привыкли прятать ключи под ковриками у дверей, а человек в постели привык спать под весь этот шум. Пожалуй, о нем нельзя было сказать, что он «спит как младенец», если только под этим не понимать моментальное погружение в сон. Во всяком случае, он явно относился к тем, кто, забравшись в постель и выключив свет, не тратит почем зря время.

Вид этой комнаты вряд ли поднял бы кому-то настроение. Возьмем, к примеру, Людовика Четырнадцатого – он наверняка нашел бы ее недостаточно светлой, и ему бы не хватило в ней зеркал. Он повелел бы собрать носки, спрятать пластинки, а возможно, и вовсе сжечь это место. Микеланджело пришел бы в ужас от ее пропорций, которые не отличались ни величием, ни хоть сколько-нибудь заметной внутренней гармонией или симметрией, с тем исключением, что почти все части комнаты были в равной мере уставлены немытыми кофейными чашками, башмаками и доверху заполненными пепельницами. Большинство этих предметов уже совмещали свои прямые функции с функциями соседей. Стены имели ровно тот оттенок зеленого цвета, при виде которого Рафаэль Санти откусил бы себе правую руку, только бы его не использовать, а Геркулес, заглянув сюда, вероятно бы, вернулся через полчаса, вооружившись судоходной рекой. Словом, комната представляла собой помойку, и никаких изменений не предвиделось, пока ее хозяином оставался мистер Свлад, или Дирк Джентли, урожденный Чьелли.

Наконец Джентли пошевелился.

Он был с головой укутан в простыни и одеяла, но где-то по центру кровати из-под постельного белья медленно высунулась рука, и пальцы легкими касаниями пробежались по полу. Умудренные опытом, они ловко обошли миску с отвратительным месивом, стоявшую там с Михайлова дня, и наткнулись на полупустую пачку «Голуаз» без фильтра и коробок спичек. Пальцы вытряхнули из пачки смятую белую трубочку, схватили ее и спички, затем принялись искать путь сквозь простыни, сбитые в изголовье кровати, – так фокусник прощупывает свернутый в ком платок, из которого намерен выпустить стаю голубей.

В итоге сигарета отыскала отверстие. И была прикурена. Некоторое время казалось, что дымит, глубоко затягиваясь, сама кровать. Она зашлась долгим и громким кашлем, потом наконец задышала ровнее. Так Дирк Джентли приходил в себя после сна.

Он лежал, ощущая, как на плечи давит ужасное чувство тревоги и вины. Забыть бы обо всем… Не долго думая, он так и поступил, а затем выбрался из постели и через несколько минут неслышно спустился по лестнице.

На коврике перед дверью обнаружилась почта – все как всегда: письмо в резком тоне с угрозами изъять его кредитную карту «Америкэн экспресс», приглашение оформить карту «Америкэн экспресс» и пара счетов еще более нелепого и дикого содержания. Дирк не мог понять, с какой целью их шлют. И не жалко ведь денег на пересылку! Он покачал головой, удивляясь беспросветной тупости общества, швырнул конверты в сторону, вошел в кухню и осторожно приблизился к холодильнику.

Тот стоял в углу.

В просторной кухне царил полный мрак. От включения света он ничуть не уменьшился, а лишь пожелтел. Дирк опустился на корточки перед холодильником, тщательно осмотрел край дверцы. И нашел что искал. Даже больше.

У самого низа дверцы поперек разделяющего ее с корпусом узкого зазора, проложенного серым резиновым уплотнителем, висел приклеенный слюной человеческий волос. Его Дирк ожидал увидеть. Он сам лично прилепил волос тремя днями ранее и с того времени несколько раз проверял, на месте ли тот. Чего он не ожидал увидеть, так это второго волоса.