Долгое дело
Шрифт:
Дежурный коротко рассказал. Инспектор вроде бы не поверил и повернулся к свидетелям. И уж потом к задержанному:
– Как звать-то?
– Петр, - нехотя ответил парень.
– У меня, Петя, есть одно мучительное сожаление. Лет десять назад я отказался от двухнедельной поездки в Крым, данной мне в поощрение за поимку Васьки Лохматого. Ты, Петя, прибавил еще одно - я теперь всю жизнь буду сожалеть, что не оказался в магазине вместо этого гражданина в очках.
– Он первый схватил меня, - буркнул парень, не выдержав давящего взгляда инспектора.
– Возбудим
– Не надо, - тихо сказал Рябинин.
– Почему?
– А зачем?
– Как зачем? - теперь удивился Петельников.
– Мне придется идти к эксперту для освидетельствования, давать показания, являться в суд...
– Тогда что ж, отпустить? - не понимал дежурный.
– Я прошу.
– Ну, если вы просите. - Дежурный скомкал протокол. Но взгляд инспектора требовал какого-то иного ответа.
– Вадим, что это за следователь, которого можно бить?..
Отпуская свидетелей, дежурный все-таки переписал адреса.
– Иди, Петя, - ласково сказал инспектор.
Стоило парню закрыть дверь, как в дежурку торопливо вошел Леденцов.
– Ты его видел? - спросил Петельников.
– Так точно, товарищ капитан.
– А он тебя?
– Никак нет.
– Проверь-ка этого фрукта. - Инспектор кивнул на дверь.
– Есть, товарищ капитан.
Рыжий шар его волос огнем пересек дежурку и пропал.
Боль в челюсти усилилась. Продолжало цокать в затылке, отзываясь на торопливые стуки сердца. Рябинин сел и тихо вздохнул.
– Может, показаться врачу? - спросил инспектор.
– А, пройдет...
– Я тебе звонил. Завтра ты можешь понадобиться.
– Буду дома.
– Знаешь, чем отличается работа инспектора от работы следователя? Инспектор борется с врагом невидимым, а следователь - с видимым.
– Это к чему?
– К тому, что видимый преступник уже пойман инспектором.
– А это к чему?
– К тому, что следователю уметь драться необязательно.
Рябинин попробовал улыбнуться, но разбухшая челюсть пресекла эту попытку.
– Подбрось меня до дому...
В машине он догадался, что ноет у него не только челюсть и не столько челюсть. Болело без физической боли, без определенного места - не на теле и не внутри. Что это? Обида, мучила обида... Его избили, а он простил, как святой. Смысл жизни - в любви к людям. Но ради любви к людям и нельзя прощать. А его избили, как мальчишку. Что за следователь, которого можно избить?.. Судиться с хулиганом? Чтобы все - судьи, свидетели, публика подумали: ну что это за следователь, которого можно избить?
Рябинин вдруг поймал себя на странных усилиях - он подсознательно перебирал годы своей жизни, что-то там выискивая. И начал с детства, с юности. Он оттолкнул эти глупые поиски, но они продолжались помимо его воли. Что это? Не ударился ли он затылком об пол?
Машина с синим огоньком на крыше бежала по проспекту, а Рябинин сутяжно копался в своей биографии.
Второклассником он выкопал на колхозном поле кустов десять картошки украл. Но это с голоду,
Отыскал, болезненная память отыскала. Одно из первых уголовных дел. Кажется, третье. Не имея опыта, введенный в заблуждение показаниями дуры, он привлек к уголовной ответственности студента техникума. Якобы тот ударил женщину... Потом все стало на свое место, но это потом. А тогда семнадцатилетний студент даже заплакал. И за эти слезы Рябинину ничего не было - ни выговора, ни вызова к начальству.
Он вздохнул свободнее, тут же удивившись этой свободе. Пришло облегчение. С чего же? Ненасытное чувство справедливости... Ненасытное чувство справедливости согласилось зачесть магазинный удар как расплату за слезы студента. Обида уходила. Пусть зачтется...
Рябинин обессиленно распахнул дверь и втиснулся с мешками в переднюю.
– Боже, что с тобой? - ахнула Лида, прижимая руки к груди.
– А что со мной?
– На тебе лица нет...
– Что же вместо? - попытался он улыбнуться, сразу остановленный болью в нижней челюсти.
– Ты заболел?
– Лида, я упал...
Рассматривая стены передней, он рассказал, как зацепился за какую-то трубу и загремел по асфальту вместе со всеми мешками. Лида застонала и принялась бегать по квартире, делать примочку на челюсть, ощупывать его лицо, разбирать мешки, причитать и задавать бесконечные вопросы:
– Очки целы?
– Вроде бы.
– Сережа, ну почему ты так невнимателен?
– Засмотрелся на витрины.
– Сережа, сыр расплющен, как трактором.
– Неважно, он все равно был без дырочек.
– Сережа, почему вместо двух банок зеленого горошка ты купил четыре банки фасоли?
– Разве?
– Сережа, а это что?
Отстраненно, как выковырнутую из земли мину, Лида держала алюминиевый бидон. Тот, старушкин.
– Бидончик.
– Откуда он?
– Нашел, - нашелся Рябинин.
– И не отдал?
– Кому? А в хозяйстве пригодится.
– Сережа, я тебя не узнаю...
Лида хотела сказать, почему не узнает, но ее взгляд пал на белый комок в рюкзаке.
– Какая-то бумага...
– Ну почему "какая-то"? - начал он раздражаться ее дотошностью. Оберточная, в которую продавцы заворачивают колбасу.
– Сережа, я не знала, что колбасу теперь заворачивают в милицейские протоколы.
И з д н е в н и к а с л е д о в а т е л я. Я все чаще прощаю. Почему? Потому что одному я в свое время простил по мягкости характера, второго пожалел, третьему не сумел отомстить... Вот и думаю: почему я должен мстить новому обидчику, когда столько ходит неотмщенных?