Долгое прощание
Шрифт:
– Я не знаю, что означают эти слова, – надменно заявил д-р Лоринг.
– Не знаете? Жаль. Снегири – амитал натрия. Краснушки – секонал. Желтки – нембутал. Балдейки – барбитурат с добавкой бензедрина. Демерол ? синтетический наркотик, образует очень стойкое привыкание. Вы их так легко раздаете налево и направо? У этой дамы разве что-нибудь серьезное?
– Для ранимой женщины муж-пьяница – весьма серьезное несчастье, – сказал д-р Лоринг.
– Но его вы не стали лечить? Жаль. М-с Уэйд наверху, док.
– Вы ведете себя вызывающе, сэр. Я буду жаловаться.
– Жалуйтесь, – согласился Олз. – Но до этого сделайте вот что.
Обеспечьте, чтобы у дамы была ясная голова. У меня к ней ряд вопросов.
– Я сделаю то, что ей будет показано по состоянию здоровья. Вы что, разве не знаете, кто я такой? И чтобы все было ясно – м-р Уэйд не являлся моим пациентом. Я не лечу алкоголиков.
– Зато их жен лечите, – огрызнулся на него Олз. – Да, я знаю, кто вы такой, док. У меня уже душа в пятках. Меня зовут Олз, лейтенант Олз.
Д-р Лоринг пошел наверх. Олз снова сел и ухмыльнулся мне.
– С таким требуется деликатное обхождение, – сообщил он.
Из кабинета появился человек и подошел к Олзу. Худой, серьезный, в очках, с высоким лбом.
– Лейтенант.
– Выкладывайте.
– Ранение контактное, типичное для самоубийства, с большим расширением от давления глаз. Глазные яблоки выпячены по той же причине. Не думаю, что с наружной стороны на револьвере остались отпечатки. На него попало слишком много крови.
– Могли его убить во сне или в беспамятстве? – спросил Олз.
– Конечно, но показаний к этому нет. Револьвер – бескурковый Уэбли. Что характерно, очень туго взводится, но очень легко разряжается. Отлетел в сторону в результате отдачи. Пока что согласен с версией самоубийства.
Ожидаю высокого процента алкоголя в крови. Если он достаточно высок...? человек замолчал и выразительно пожал плечами... – может быть, начну сомневаться в этой версии.
– Спасибо. Судебному следователю позвонили? Человек кивнул и удалился.
Олз зевнул и посмотрел на часы. Потом на меня.
– Хотите смыться?
– Конечно, если вы разрешите. Я думал, что нахожусь под подозрением.
– Это удовольствие у вас еще впереди. Околачивайтесь поблизости, где вас легко найти, вот пока и все. Вы когда-то у нас служили, знаете, как бывает. Иногда приходится работать быстро, пока улики на месте. На этот раз все наоборот. Если это убийство, кому это выгодно? Жене? Ее здесь не было.
Вам? Конечно, вы были один в доме и знали, где револьвер. Идеальная раскладка. Только мотива нет, но тут, возможно, надо учесть, что жы человек опытный. На мой взгляд, если бы вам пришло в голову кого-нибудь убить, вы могли бы это сделать не так явно.
– Спасибо, Берни. Вообще-то, мог бы.
– Прислуги не было. У них выходной. Остается вариант случайного посетителя. Но он должен был знать, где у Уэйда револьвер; появиться как раз, когда тот был так пьян, что заснул и отключился; спустить курок, когда шум моторки заглушил выстрел, и удрать до вашего возвращения. Судя по тому, что мне пока известно, такой вариант не проходит. Единственный, у кого были средства и возможность, вряд ли пустил бы их в ход – по той простой причине, что он единственный. Я встал, собираясь уходить.
– О'кей, Берии. Я буду дома весь вечер.
– Только вот еще что, – задумчиво произнес Олз. Этот самый Уэйд был знаменитый писатель. Большие деньги, большая слава. Мне-то самому его дерьмовые книжки не по душе. В бардаке и то попадаются люди приятнее, чем его персонажи. Это вопрос вкуса, я полицейский, не мне судить. У него был прекрасный дом в одном из лучших мест в стране. Красивая жена, полно друзей, никаких забот. Интересно, что же его так достало, если он пустил себе пулю в лоб? А ведь что-то достало, черт побери. Если вы знаете, то имейте в виду ? придется это выложить. Ну, пока.
Я подошел к двери. Охранявший ее человек оглянулся на Олза, тот сделал знак и меня выпустили. Я сел в машину. Разные служебные автомобили перекрыли всю подъездную дорогу, и мне пришлось выехать на лужайку, чтобы их обогнуть.
У ворот меня осмотрел другой полицейский, но ничего не сказал. Я надел темные очки и поехал к шоссе. Дорога была пустая и тихая. Вечернее солнце освещало вылизанные лужайки и просторные дорогие дома.
В одном из таких домов, в луже крови умер человек, имевший кое-какую известность, но ленивая тишина Беспечной Долины ничем не была нарушена.
Газеты проявили столько же интереса, сколько к событиям в Тибете.
На повороте, где заборы двух участков подходили к самой обочине, стояла темно-зеленая машина. Из нее вышел еще один помощник шерифа и поднял руку. Я остановился. Он подошел к окну.
– Будьте добры, ваши права.
Я достал бумажник и подал ему в раскрытом виде.
– Только права, пожалуйста. Мне не разрешается трогать ваш бумажник.
Я вынул права и вручил ему.
– Что случилось? Он заглянул в машину и отдал права обратно.
– Ничего, – сказал он. – Обычная проверка. Простите, что побеспокоил.
Он махнул, чтобы я проезжал, и пошел к своей машине. Полицейские дела.
Никогда не говорят, в чем дело. А то вы догадаетесь, что они и сами не знают.
Я доехал до дому, угостился парой холодных стаканчиков, съездил пообедать, вернулся, распахнул окна, расстегнул рубашку и стал ждать, что произойдет. Ждал я долго. Было уже девять часов, когда Берни Олз позвонил, велел мне приехать и по пути не прохлаждаться, цветочков не собирать.