Долгое прощание
Шрифт:
Он злобно уставился на меня. Я обернулся к Олзу.
– Вы смотрели дом. Капитан Эрнандес, кажется, нет. Олз легонько покачал головой. Эрнандес нахмурился и ничего не сказал.
– Нет такой точки в гостиной, капитан Эрнандес, откуда он мог увидеть хотя бы макушку м-с Уэйд – даже если бы он стоял, а по его словам, он сидел, – когда она находится на пороге спальни или в спальне. Я на десять сантиметров выше его ростом и, стоя на пороге гостиной, видел только самый верх открытой двери в ее спальню. Чтобы он мог ее увидеть, ей пришлось бы подойти к краю галереи. Зачем бы она стала это делать? Почему она вообще
Эрнандес молча посмотрел на меня. Потом на Кэнди.
– А вопрос времени? – тихо спросил он, обращаясь ко мне.
– Тут его слово против моего. Я говорю лишь о том, что можно доказать.
Эрнандес выпустил в Кэнди целую очередь на испанском языке, так быстро, что я не понял. Кэнди угрюмо глядел на него.
– Уведите его, – сказал Эрнандес.
Олз ткнул большим пальцем в сторону двери и открыл ее. Кэнди вышел.
Эрнандес извлек пачку, приклеил себе на губу сигарету и прикурил от золотой зажигалки. Олз вернулся обратно. Эрнандес спокойно сказал:
– Я объяснил ему, что если бы на предварительном слушании он выступил с этой историей, то получил бы от одного до трех лет за лжесвидетельство. На него это вроде не слишком подействовало. Ясно, отчего он бесится. Обычное дело, от ревности. Если бы мы подозревали бы, что это убийство, а он околачивался в доме, то лучше него кандидатуры и не надо – только он пустил бы в ход нож. Правда, мне показалось, что смерть Уэйда его сильно огорчила.
У вас есть вопросы, Олз?
Олз покачал головой. Эрнандес взглянул на меня и сказал:
– Приходите утром, подпишете показания. Мы их к тому времени отпечатаем. К десяти часам у нас будет медицинское заключение, хотя бы предварительное. Что-нибудь вас не устраивает во всей этой раскладке, Марлоу?
– Задайте, пожалуйста, вопрос по-другому. А то получается, что вообще-то меня кое-что и устраивает.
– Ладно, – произнес он устало. – Отчаливайте. Я поехал домой. Я встал.
– Конечно, я ни минуты не верил этим россказням Кэнди, – сказал он.?
Просто использовал его, как отмычку. Надеюсь, вы не обиделись. Самочувствие нормальное?
– Никакого самочувствия, капитан. Вообще никакого.
Они проводили меня взглядом и не попрощались. Я прошел по длинному коридору к выходу на Хилл-стрит, сел в машину и поехал домой.
Никакого самочувствия – это было точно. Внутри у меня было пусто, как в межзвездном пространстве. Приехав домой, я смешал себе крепкую выпивку и стал у открытого окна в гостиной. Прихлебывая из стакана, я слушал прибой уличного движения на бульваре и смотрел, как горит над холмами, сквозь которые был прорублен бульвар, зарево большого недоброго города. Вдали, словно злые духи, завывали полицейские и пожарные сирены – то громче, то тише, умолкая совсем ненадолго. Двадцать четыре часа в сутки один убегает, другой ловит. Где-то там, в ночи, полной преступлений, люди умирали, получали увечья, в них вонзались осколки стекла, вдалбливался руль, их давили тяжелые шины. Людей избивали, грабили, душили, насиловали, убивали.
Люди голодали, болели, тосковали, мучались от одиночества, угрызений совести, от страха – злые, жестокие, трясущиеся в лихорадке или в рыданиях.
Город не хуже других: богатый, гордый, полный жизни; город отчаявшийся, проигравший, опустевший.
Все зависит от того, какое ты место занимаешь и с каким счетом сыграл.
Мне было все равно. Я допил стакан и лег спать.
Глава 39
Предварительное слушание ничего не дало. Еще не было окончательного медицинского заключения, а коронер уже ринулся в бой, от страха, что опоздает получить свою долю рекламы. Смерть писателя, даже и с громким именем, – небольшая сенсация, а в то лето конкуренция была жестокая. Один король отрекся, на другого было покушение. За одну неделю разбились три больших пассажирских самолета. В Чикаго руководителя крупного телеграфного агентства расстреляли в упор прямо в автомобиле. При пожаре в тюрьме заживо сгорели двадцать четыре заключенных. Коронеру Лос-Анджелесского округа не повезло. Мало досталось на его долю.
Сходя со свидетельского места после дачи показаний, я увидел Кэнди. На губах у него играла злобная веселая ухмылка – почему, я понятия не имел – и, как обычно, он был одет чуть шикарнее, чем нужно: в габардиновый костюм цвета какао с белой нейлоновой рубашкой и темно-синим галстуком-бабочкой.
Давал показания он спокойно и произвел хорошее впечатление. Да, последнее время хозяин часто бывал пьян. Да, в ту ночь, когда наверху прозвучал выстрел, он помогал уложить хозяина в постель. Да, в последний день, когда Кэнди уже уходил, хозяин потребовал у него виски, но получил отказ. Нет, он не знал, как идет литературная работа м-ра Уэйда, но видел, что хозяин в плохом настроении. Он то бросал написанное в корзину, то снова доставал.
Нет, он никогда не слышал, чтобы м-р Уэйд с кем-нибудь ссорился. И так далее. Коронер долго наседал на него, но толку не добился. Кто-то хорошо порепетировал с Кэнди.
Эйлин Уэйд была одета в черное с белым. Она была бледна и говорила четким тихим голосом, который не мог исказить даже микрофон. Коронер обращался с ней, как с хрустальной вазой. Задавал вопросы так, словно с трудом сдерживал рыдания. Когда она сошла со свидетельского места, он встал и поклонился, а она ответила слабой беглой улыбкой, от которой он чуть не подавился собственной слюной.
Она было миновала меня не глядя, но в последний момент повернула голову на пару дюймов и еле заметно кивнула, словно давным-давно где-то со мной пoзнакомилась, но забыла, кто я такой.
Когда все кончилось, на ступеньках мэрии я наткнулся на Олза. Он любовался сверху уличным движением, вернее притворялся, что любуется.
– Отлично сработано, – сказал он, не поворачивая головы. – Поздравляю.
– Вы сами отлично поработали с Кэнди.
– Это не я, детка. Прокурор решил, что сексуальной стороной заниматься не стоит.
– Какой это сексуальной стороной? Тут он взглянул на меня.
– Xa, xa, xa, – промолвил он. – К вам это не относится. – Он принял отрешенный вид. – Слишком много лет я их наблюдаю. Утомился. Эта – особой марки. Высшего качества, для избранных. Пока, фрайер. Позвоните, когда начнете носить рубашечки по двадцать долларов. Заскочу, помогу вам надеть пиджак.
Вокруг вверх и вниз по ступенькам сновали люди. Мы стояли неподвижно.
Олз вынул из кармана сигарету, поглядел на нее, бросил на бетон и растер в крошку каблуком.