Доля правды
Шрифт:
И вот те на, в документах XIX века всплыла Марьянна Неволина, de domo [9] Кветневская. Чаще всего фамилии от названия месяцев [10] получали выкресты, именно в тот месяц они и крестились. То же самое с фамилиями, образованными от дней недели или начинающимися с приставки «ново». Да и фамилия Добровольский могла указывать на то, что кто-то из предков добровольно перешел из иудейского вероисповедания в христианское. Роман был уверен, что за всеми этими историями стояла любовь: люди, выбирая между религией и чувствами, отдавали предпочтение вторым. А поскольку католицизм в Речи Посполитой был религией господствующей, то и переход обычно осуществлялся именно в этом направлении.
9
De domo ( лат.) —
10
Kwiecie'n ( польск.) — апрель.
Собственно, в данный момент Роман мог бы не идти по этому следу — его и без того удивило, что подтвержденные документами корни Неволина уходят так глубоко. Но во-первых, ему самому стало интересно, а во-вторых, его вывел из себя этот прохвост, размахивающий у него перед носом перстнем с пустым местом для герба.
Он включил ноутбук и открыл один из главных своих источников — отсканированный «Географический словарь Королевства Польского и других стран славянских», фундаментальный труд конца XIX века, где было описано практически каждое селение в границах Речи Посполитой еще до ее разделов. В списке названий отыскал Двикозы, село и бывшее церковное хозяйство, насчитывающее 77 изб и 548 жителей. И ни слова о еврейской общине, что вполне естественно, ибо селиться евреям на землях католической церкви было запрещено. Следовательно, если Марьянна была из семьи местных выкрестов, то ее нужно искать или в Сандомеже, или в Завихосте. Он заглянул в сканы и справился, что в Сандомеже насчитывалось 5 еврейских постоялых домов, одна синагога, 3250 католиков, 50 православных, 1 протестант и 2715 евреев. А в Завихосте на 3948 душ населения иудеев числилось 2401. Немало. Взглянул на карту. Интуиция подсказывала ему: Завихост предпочтительней.
Роман отогнал от себя мысль, что впустую тратит время, встал, сделал несколько приседаний, скривился, услышав в коленках хруст, и вышел из читальни. В темном коридоре щелкнул переключателем — никакого эффекта. Щелкнул еще два раза — опять ничего. Огляделся в растерянности. Хоть ему уже приходилось провести ночь в архиве, на сей раз его охватило беспокойство. Genius loci [11] , решил он и перевел дух, упрекая себя за буйную игру воображения.
11
Genius loci ( лат.) — гений места (добрый гений, дух-покровитель).
Разозленный, еще раз щелкнул выключателем — несколько коротких вспышек, и лестничную площадку озарил мертвенный свет люминесцентных ламп. Он бросил взгляд вниз, на готический портал, ведущий из административной части в архив. Выглядел тот — как бы поточнее выразиться? — зловеще.
Чтобы нарушить тишину, он откашлялся и стал спускаться, размышляя по дороге о том, какую пикантность делу Неволина и его прапрабабки de domoКветневской придает тот факт, что сандомежский архив располагается в помещении синагоги XVIII века. Читальня и комнаты сотрудников архива находились в пристроенном к ней здании, где некогда обитала администрация общины. Сами же метрические книги стояли в главном молитвенном зале синагоги. Это было одно из самых интересных мест, какие он когда-либо видел за свою карьеру хроникального сыщика.
Внизу он толкнул тяжелую обитую декоративными гвоздями железную дверь. В нос ударил ореховый запах столетних бумаг.
Старый молитвенный зал по форме напоминал огромный куб, который весьма хитроумно приспособили под архив. Посреди помещения возвышалась ажурная конструкция, хитросплетение металлических панелей, ступенек и полок. Ее можно было обойти со всех сторон, войти внутрь, в лабиринт узких коридорчиков или же подняться на верхние ярусы и там углубиться в старые книги. Напоминала она как бы сильно вымахавшую биму [12] , где теперь вместо Торы можно было почитать книги, подтверждающие рождение, брачные узы, уплату налогов и вынесенные приговоры. Вот они священные книги современной бюрократической эры, подумал Роман. Не зажигая света, он пошел в обход сооружения, скользя ладонью по холодной оштукатуренной стене. Так дошел до восточной стены, где еще несколько десятков лет назад в нише, именуемой арон а-кодеш [13] , хранились свитки Торы. Он зажег фонарик. Луч света пронзил густой пропыленный воздух, извлекая из темноты золотого грифона, удерживающего в когтях доску с древнееврейскими письменами — похоже, одна из Скрижалей Завета, пришло ему в голову. Он направил луч вверх, однако многоцветная роспись вблизи свода тонула во мраке.
12
Бима — возвышенное место в центре синагоги, с которого читают Тору.
13
Арон а-кодеш ( иврит) — синагогальный ковчег.
По крутым ажурным ступенькам Роман в сопровождении металлического эха поднялся на самый верхний ярус и оказался под сводом. Перемещаясь между полками, заставленными метрическими книгами, он стал рассматривать в свете фонарика знаки зодиака. Дойдя до крокодила, нахмурил брови. Крокодил?! Взглянув на соседний знак — Стрельца, — понял: это вовсе не крокодил, а скорпион. Роман помнил, что в иудаизме нельзя изображать людей, и подошел к Близнецам. Вопреки правилу, у них оказались человеческие фигуры, правда, без головы. Его даже передернуло.
Ну ладно, решил он, хорошенького понемногу. В довершение ко всему он еще заприметил обвивавшегося вокруг окулюса [14] левиафана. Дух смерти и истребления всего живого обрамлял пятно сероватого света, напоминающее вход в его подводное царство. Стало как-то не по себе, захотелось немедленно унести отсюда ноги, но в тот самый момент за этим округлым оконцем он краешком глаза уловил некое движение. Он влез с головой внутрь чудовища, однако сквозь грязное оконное стекло вряд ли что разглядишь.
14
Округлое или овальное отверстие в стене или в своде для освещения помещения.
В другой стороне зала скрипнула доска. Роман внезапно разогнулся и больно ударился головой об оконный проем. Выругался, вылез из окулюса. И снова скрип.
— Эй, есть там кто?
Посветив фонариком по сторонам, увидел лишь книги, пыль и знаки зодиака.
На сей раз скрипнуло где-то совсем рядом. Роман тихо вскрикнул, а потом с минуту успокаивал дыхание. Доигрался, пронеслось в голове, нельзя так мало спать и глотать столько кофе.
Быстрым шагом он двинулся в сторону крутой лестницы; от пропасти, зияющей между ним и стеной, его отделяли хлипкие перила. Поскольку освещающие весь зал окна находились как раз на верхнем ярусе, то теперь он шел мимо довольно странных сооружений. Служили они для открывания и мытья окон и смахивали на разводные мосты, застывшие в поднятом положении. Чтобы добраться до окна, следовало отвязать толстый канат и опустить мостик так, чтобы он вошел в оконную нишу. Забавный механизм, подумал Роман, а ведь ни полки с книгами, ни тем более стены не собирались в долгое странствие, почему бы эти мостики не укрепить неподвижно? Сейчас вся эта конструкция напоминала ему готовое отшвартоваться судно с поднятыми трапами. Он скользнул по ней лучом фонарика, подошел к лестнице и было поставил на ступеньку ногу, когда мощный грохот прокатился по всему залу, лестница содрогнулась, а Роман, потеряв равновесие, не рухнул лишь потому, что обеими руками ухватился за поручень. Фонарик полетел вниз, два раза отскочил от пола и потух.
Он выпрямился, сердце колотилось бешено. Все еще в шоке, он быстро осмотрелся. Сорвался мостик, мимо которого он только что прошел. Роман глядел на него, с трудом переводя дыхание. Потом рассмеялся. Похоже, что-то нечаянно задел. Физика — о да, но не метафизика. Всё просто. В любом случае он в последний раз работает по ночам среди всех этих прапратрупов.
Почти на ощупь Роман приблизился к разводному мостику и, пытаясь поднять его, ухватился за канат. Естественно, где-то заело. С проклятьями он вполз на коленях в оконную нишу. Окно выходило на те же кусты, что и охраняемый левиафаном окулюс.
Теперь внешний мир был единственным и притом невероятно слабым источником света, внутри царила тьма. Предрассветный час сменялся весенней, робкой еще зорькой, из сумерек проступали деревья, дно окружающего Старый город рва, понастроенные на противоположной стороне холма виллы и стены старого монастыря францисканцев. Темный туман постепенно серел, отчего мир выглядел маловыразительно и расплывчато, словно отражался в мыльной воде.
Напрягая зрение, Роман взглянул в то место, куда указывало ухваченное краешком глаза движение, — в кусты под развалинами городской стены. На фоне тускло-серого тумана отчетливо выделялась загадочная стерильная белизна. Он потер рукавом стекло, но затейливый механизм разводного моста явно не способствовал частому мытью окон, и он только размазал грязь.