Дом Альмы
Шрифт:
62.
В три часа пополудни, когда большинство больных спят, мы с Рене отдыхали в шезлонгах на маленькой веранде.
– В нее вселился дьявол.
Я знал, что за верандой можно наблюдать с площадки второго этажа, знал также, что Альма непременно появится там. И именно поэтому, должен был взять Рене за руку. Наши пальцы сплелись, руки свободно свесились к полу. (Олицетворение чего-то, не ставшего любовью, но переросшего рамки дружбы.)
– В начале я была так счастлива, что работаю здесь.
С недавнего времени Альма без видимой причины изменила свое отношение к ней: то и дело стала придираться, распекать
Прежде, чем прийти на веранду, Рене рассказала обо всем Питеру. Он заверил ее, что ситуация может оказаться благоприятной, стать школой… В этот момент их прервала Альма: она пришла пригласить Питера присутствовать на ее первом разговоре с девушками из Копенгагена.
Инстинктивно обернувшись после этих слов Рене, я увидел вездесущую хозяйку дома. Она стояла неподвижно в прихожей, глядя на нас через мутноватое стекло. К горлу подкатил комок, я сглотнул. И смалодушничал: отпустил руку, которую до этого держал так крепко.
В тот момент, когда мои пальцы разжались, рука Альмы решительно взялась за ручку балконной двери. Дверь распахнулась; Альма сказала что-то по-шведски, Рене ответила; похоже, они говорили о работе. Старая женщина внезапно перешла на немецкий:
– Я пошла наверх, мне нужно отдохнуть, а ты возьми его за руку…
Подняв наши руки, она соединила их. И в следующий миг исчезла.
Мы переглянулись.
– Я, кажется, начинаю понимать, откуда идет ее враждебность, – сказала Рене. – Но почему только ко мне, а не к Пиа? Думаешь, она не слышала, как Пиа не перестает благодарить меня за заботы о тебе? Хотя наши приятельские отношения заставляют ее страдать…
Я промолчал в глубоком смущении. В словах Рене сквозила ее собственная враждебность… к Пиа; ну, если не враждебность, то, по меньшей мере, некоторая холодность. Я не мог шелохнуться. Вот ведь незадача – куда ни кинь, все клин, обязательно сделаешь кому-нибудь больно. Чтобы компенсировать чувство беспомощности и вины, мне спешно требовалось любое, пусть самое незамысловатое, даже банальное утешение. Отвести душу, а там…
(Вспомнилось одно появление Рене на большой веранде. Следом за ней брел садовник Берти. Необычно притихшие, они легли в шезлонги друг подле друга. Впервые я сидел рядом с этим мускулистым стариком и не слышал его громогласного смеха.)
Тут на дороге показалось синее «вольво». Автомобиль замедлил ход и остановился перед домом.
63.
Из машины вышел элегантный молодой человек: костюм, белая сорочка, галстук, платочек в нагрудном кармашке пиджака. Олицетворение чистоты и здоровья.
– Это ко мне, – сказала Рене. – Мой друг из Стокгольма. Я глянул на нее с легким удивлением, недоверчиво: друг
по христианской секте? О нет, совсем нет. Рене привстала, и он ее заметил. Она махнула ему
– поднимайся к нам – и снова опустилась в шезлонг. В поведении ее по отношению к молодому человеку было что-то пренебрежительное, и это меня озадачило. В моем понимании все преимущества были на его стороне: внешность, гардероб, социальное положение, культура. Я было приподнялся – не хотелось им мешать.
– Да не беспокойся ты из-за него, – остановила меня Рене.
– Неприлично ведь торчать здесь, когда…
– А я хочу, чтобы ты остался.
Он пришел, мы познакомились, молодой человек занял третий шезлонг, по сути, не обратив на меня ни малейшего внимания. Я, однако, беспокоился, не жарко ли ему на залитой солнцем веранде… Здесь меня приучили не мириться с чужими неудобствами. «Рене, -тихонько сказал я.
– предложи ему хотя бы снять пиджак. Он не догадывается, а солнце жарит вовсю…»
– Брось ты, ничего с ним не случится.
(Так вот, чему я здесь научился… Уже дней десять не могу спокойно смотреть, как кто-то потеет или сидит на сквозняке. Вчера утром подошел и прикрыл окно, из которого дуло в спину Грете. Улучив момент, Карл-Гуннар мне шепнул: «У Петера доброе сердце». Слова его меня удивили, а собственное удивление испугало. Вспомнилось, как давным-давно, чуть ли не в предыдущей жизни, я проводил эксперименты с крысами: вводил им вещества, атрофировавшие чувство страха, а потом натравливал на кошек. Свирепо ощетинившись, крысы бросались на врага, обращая его в бегство. Темой моей диссертации были существа, лишенные чувства страха. Существа зловещие. Но куда более зловещей фигурой был я, их создатель, олицетворение нелепой гордыни пытающийся с помощью науки нарушить равновесие в природе. Я, абсурдный человек нового времени, забывший о том, что достаточно оглянуться вокруг, чтобы во всем узреть мудрость; человек, вообразивший, будто именно ему суждено открыть мудрость и сделать ее всеобщим достоянием. «У Петера доброе сердце». Понять слепоту Карла-Гуннара мне тоже было трудно. Тысячи мелких жестов, подобных тому, свидетелем которого он стал, не в состоянии искупить мою вину.)
64.
Но разве не сказала Альма не то в первой, не то во второй своей лекции: прогоните раздражение, забудьте страхи? К моим опытам эта фраза отношения не имеет, это их не оправдывает. Альма говорила не о любом страхе. Не пугайтесь, что вас могут ударить, не бойтесь заболеть или потерять работу – вот точное значение ее слов. В жизни, кроме всего прочего, иногда приходится платить по очень большому счету. Но боязнь самого себя пусть останется.
Ведь то, что я вытворял с крысами, было шагом к страшной цели: выведению породы людей, самих себя не боящихся. Если бы это удалось, последствия могли бы быть ужасными. (Как при коротком замыкании: если наша беспокойная рука посягнет на запретное, возмущенное мироздание взорвется.)
65.
…и отправились в кафе. Они не спеша брели прочь по тропинке, которой все мы пользовались для прогулок. Место, куда мне обычно удавалось добраться, было примерно в километре от «Брандала». Их цель находилась дальше, дойти туда мне не по силам. (Для физического соперничества я не годился. Кто угодно мог прийти и увести Рене. Кто угодно мог прийти и увести Пиа. Свои силы мне следовало направить на другое.)
Кем приходится Рене молодой человек из Стокгольма? Разумеется, для меня это уже не секрет. Его машина стояла внизу, холодно-синяя, далекая.