Дом горячих сердец
Шрифт:
Губы Ифы приподнимаются в печальной улыбке.
— Они всегда выбирать пару.
Рот Сиб широко раскрывается, как и её серые глаза.
— Значит, они бросают того, на ком женаты?
— Да. Это очень печально, но пара неспособна жить порознь.
Взгляд её черных глаз возвращается ко мне, и, хотя я знаю Ифу не так давно, от меня не укрывается вопросительный взгляд, который она бросает в мою сторону.
Он словно говорит: «Ты меня не убедила, но сейчас я тебе подыграю».
А, может быть, её глаза говорят совсем
Желая увести разговор в сторону от парной связи, я спрашиваю:
— Что ты думаешь по поводу золочёных пиров, Катриона?
— Они могут быть скучными, но подарки стоят того, чтобы немного позевать.
Глаза Сиб начинают сверкать, как будто она увидела какую-то дорогую побрякушку.
Джиана встаёт на ноги.
— Думаю, что с вашей стороны будет глупо рисковать жизнью ради какого-то праздника и подарка.
— Почему бы тебе не пойти и не испортить настроение кому-нибудь другому, — ворчит Сиб.
— Вместо того, чтобы называть свою сестру и Фэллон глупыми, тебе стоит поаплодировать им обоим, так как для того, чтобы вступить в бой, нужна смелость.
Катриона говорит это довольно приятным тоном, но от меня не укрывается раздражение, которое пропитывает его точно так же, как розовое ароматическое масло пропитало её кожу.
— А на этот порог тебя привела тоже смелость? — говорит Джиа, подавшись в её сторону.
Катриона опускает взгляд на руки, которые она сжимает на своих коленях.
— Нет.
Её блестящие губы кривятся, а потом расслабляются.
— Трусость.
Женщина, которая всегда наполняла «Кубышку» своим весельем и красотой, неожиданно кажется такой маленькой, словно кресло с парчовой обивкой, на котором она сидит, начало её поглощать, килограмм за килограммом, вместе с её шёлковым платьем.
После того, как Джиана уходит, чтобы убраться на кухне, так как все остальные не торопятся этого делать, я сажусь рядом с Катрионой и беру её руки в свои. От моего прикосновения её тело содрогается.
— Ты не трусиха. Трусы не присоединяются по своей воле к преступникам.
Я хочу заставить уголки её губ приподняться, но всё, что удается сделать моим словам, это выдавить слезу из тёмно-зелёных глаз этой женщины.
Катриона сжимает мои руки, после чего высвобождается из моей хватки и встает на ноги.
— Мне пора идти спать.
Я хорошо её знаю, чтобы понять, что не усталость, а стыд выгнал её из этой комнаты.
Она задерживается на пороге двери и сжимает своей изящной рукой дверной проём, а другой рукой начинает разминать кожу в области сердца — а точнее, сминать небесно-голубой шёлк своего платья на бретельках.
— Я очень часто и во многом не согласна с Джианой, но, вероятно, тебе стоит…
Она сглатывает, резко опускает веки, а её ноздри начинают раздуваться.
— Что мне стоит, Катриона?
— Вероятно, тебе стоит вернуться в Монтелюс, микара, —
Когда она отрывает руку от дверного проёма, от меня не укрывается то, как сильно сжимается её челюсть, и как энергично она начинает массировать свою грудь — как человек, который хочет отказаться от заключённой им сделки. Только я не видела, чтобы на её груди сияла какая-нибудь точка. Я бы заметила её, учитывая её любовь к глубоким вырезам и прозрачным платьям.
Но если подумать, она не надевала такие платья уже…
Прежде, чем я успеваю спросить мнения Сиб на этот счёт, раздается звонок в дверь. Поскольку час уже поздний, а все ключи находятся у парней, моё сердце подпрыгивает к горлу.
— Я идти проверять, кто там. Ждите.
Ифа резко разворачивается.
Когда она покидает помещение, Сиб спрашивает:
— Мне показалось, или Катриона вела себя странно?
Мою кожу покрывают мурашки.
— Она вела себя очень странно.
И прежде, чем мы успеваем обсудить то, что могло случиться с нашей светловолосой соседкой, голос Ифы эхом отражается от стекла и нефритового камня в помещении вестибюля.
— Фэллон! К тебе.
Нахмурившись, я поднимаюсь на ноги одновременно с Сиб и выхожу из гостиной. Ифа отходит в сторону, и я вижу перед собой Габриэля.
Он стоит на пороге нашего дома, а за его спиной…
Моё сердце переворачивается в груди, и в то же самое время воздух, освещённый факелами, разрывает ржание.
ГЛАВА 33
Я бросаюсь к входной двери, и золотой шёлк платья, которое я так и не сняла, начинает развеваться вокруг моих ног. Я уже готова выбежать на улицу и обхватить шею Ропота руками, но вместо этого застываю на месте.
Лошадь за спиной Габриэля не чёрного, а серовато-коричневого цвета, она тощая и приземистая, а её морда и шея увиты лианами, которые она пытается стряхнуть. Она поднимает голову, когда я приближаюсь. Её ноздри раздуваются, а карие глаза пугливо округляются.
Нет, не глаза. Глаз. В единственном числе. Другая её глазница — пуста.
Что случилось с этим несчастным животным?
— Это не мой конь, Габриэль.
Я не протягиваю ему руку, так как не понимаю, зачем он стоит у моей двери с этой лошадью.
— Я в курсе.
Лошадь тихо ржёт и качает головой, а затем пятится назад, пытаясь встать на дыбы, но солдат, который обмотал животное лианами, дёргает с такой силой, что лошадь падает на колени.
Когда лианы начинают врезаться в шкуру животного, напомнив мне о том, как бабушка связала Минимуса под мостом, я бросаюсь вперёд и ударяю солдата по запястью, чтобы прервать поток его магии, пока он не успел изрезать плоть перепуганной лошади.