Дом, который сумасшедший
Шрифт:
— Пусть даже так, пусть даже ты его родишь, — ехидно заметил я. — В конце концов, как это будет называться — не столь уж и существенно. Но скажи, какая же тут связь между тем, что ты его родишь, и тем, что мы проведем эту ночь вместе? Да еще и без Самого Братца Президента? Я-то, без Самого Братца Президента, ко всему этому какое буду иметь отношение?
Братец Принцесса, явно загнанная моим умом в полный тупик, снова кашлянула.
— Помнишь, ты говорил, что я сынок… Пусть сынок, а не дочь. Что ты имел в виду, когда сказал, что я сынок?
— Как
— У меня начинает болеть голова, — вздохнула братец Принцесса. Я не могу больше с тобой спорить…
— Ага, вот так, знай наших, обрадовался я.
— Там, на девятом ярусе, когда ты… когда я… ты показался мне не таким, как все. В твоих глазах я увидела что-то такое… И вот…
Он замолчала.
ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ
Он замолчала, и мы как раз поравнялись с группой братцев двадцатизубочников, которые стояли перед входом в шикарнейшую забегаловку и о чем-то оживленно переговаривались. Чтобы вернуть ко мне внезапно утерянное расположение духа братца Принцессы, я решил пойти на отчаянный шаг: я решил не снимать перед ними корону, как братец Принцесса, впрочем, мне и приказала. Я сказал братцу Пилату III, что это роботы, хозяева, счастливчики, и проехал, не коснувшись короны даже пальцем, мимо…
— Эй, братцы! — послышался за моей тут же согнувшейся спиной грозный голос.
Я сошел с самодвижущейся дорожки. Сошла и братец Принцесса. От группы отделился и направился прямо к нам очень высокий и очень грозный братец двадцатизубочник с крайне грозными глазами.
— Почему не снимаешь корону перед по рангу?! — приблизившись, рявкнул он.
— Нечаянно… — пролепетал я.
— А ты, — он перевел крайне грозный взгляд на братца Принцессу, — почему ты вообще без Kopоны?! Да как ты осмелилась!… Что-то твое лицо мне знакомо, не тебя ли разыскивает Святая Экзекуция!
Мы тихо молчали.
— Как вы сюда проникли? Сюда, в нашу святую Великую Мечту?! Кто пропустил сюда эту шушеру? — Он повертел грозным взглядом в разные стороны. — С какого ты яруса? Ты! Тебя спрашиваю, антинашдомовская замарашка!
Братец с крайне грозными глазами придвинулся к нам вплотную.
— Вниз глаза! вниз! к полу! Не сметь на меня самого братца двадцатизубочника, смотреть! — кричал он братцу Принцессе, поскольку кричать эт| мне не имело ни малейшего смысла — я не то чтм смотрел в пол, я и сам уже вроде бы находился поя полом…
— Эй, ревизор!
Словно бы вынырнув оттуда, где я вроде бы был, рядом с нами возник пятнадцатизубый ревизор. Трепет, который меня колотил, стал колотить меня гораздо сильнее.
— Надеть корону! — кричал, разбрызгивая слюни, братец с крайне грозными глазами братцу Принцессе. — Сейчас же надеть корону! Не сметь ее никогда-никогда снимать! Служить! Служить самозабвенно!
Я уже было собрался служить самозабвенно вместо братца Принцессы, но тут братец ревизор спросил братца Принцессу:
— Как твоя кличка, братец?
И он наконец достала
— Принцесса.
Ревизор растерянно заморгал, его лицо сделалось пепельнее пепельного, что я сумел хорошо рассмотреть, так как надетая братцем Принцессой корона вмиг прекратила мой трепет и вытащила меня оттуда, где я до этого вроде бы был. А братец с прежде крайне грозными, но теперь крайне подобострастными глазами здорово уменьшился в росте, попятился было назад, однако тут же вытянулся в струнку и, сорвав с себя корону, подобострастно рявкнул:
— Чего изволите?
— Исчезни, — сказала братец Принцесса.
Братец с прежде крайне грозными, а теперь крайне подобострастными глазами, колыхнувшись, растаял в воздухе. Все братцы из стоявшей возле забегаловки компании обнажили головы. Ревизор провалился под пол…
Мы снова ступили на самодвижущуюся дорожку. Мне было очень весело. Вдруг я услышал рядом какие-то странные звуки… Посмотрел на братца Принцессу — он плакала.
— Ты чего? — удивился я.
— Стыдно… — сквозь слезы прошептала он.
— Стыдно? — удивился я. — Я не понимаю.
Он вытерла слезы. А когда он вытирала слезы, Он улыбнулась. Улыбнувшись и вытерев слезы, он сказала:
— Представь себе, что ты случайно вошел в комнату, где полно людей…
— Кого?
— Братцев… Совершенно раздетый.
— Ну?
— Что бы ты тогда почувствовал?
— А я бы был в короне?
— Да.
— А сколько бы было зубьев на их коронах?
— Все равно сколько.
— Все равно сколько не бывает. Если бы меньше девяти, почувствовал бы естественное желание отдать им какое-нибудь приказание.
— А если бы больше? — спросила братец Принцесса.
— Естественное желание мгновенно выполнить любое их приказание.
— Ну а если у них были бы точно такие же короны, как и у тебя?
— Не знаю… Наверное, мне было бы как-то не по себе…
— Вот видишь, значит, тебе было бы стыдно! И мне было стыдно, когда все это случилось.
— Да ведь ты же была одетая!
— А чувствовала себя так, будто на мне ничего нет.
— Да ведь если бы ты и была раздетая, ты могла бы заставить их отвернуться! Даже если бы только чувствовала себя так, будто на тебе ничего нет!
— Не хочу я никого ничего заставлять, понимаешь? Просто не хочу! Мне стыдно, что в Нашем Доме те, у кого в коронах зубьев больше, имеют право сколько душе угодно издеваться над теми, у кого их меньше.
— Когда ты раздетая?
— Когда одетая.
Я хорошенько обдумал умом сказанное и сказал:
— Да ведь больше, чем у тебя, зубьев в коронах ни у кого не бывает!
— А мне все равно стыдно! Стыдно за всех нас! Мне стыдно за себя, потому что я не смогла удержаться и надела корону. Мне стыдно за них, потому что, узнав, что я дочь Самого Братца Президента, они моментально изменили ко мне свое отношение. Я не хочу, чтобы меня уважали только за то, что я чья-то дочь, что ношу такую корону. Я хочу, чтобы во мне уважали человека. Понимаешь, человека!…