Дом Леви
Шрифт:
– Может ли госпожа Коэн сказать, где Белла? – Филипп забыл все правила уважительного поведения, пытаясь прервать поток речи этой женщины.
Госпожа Коэн не знала, где Белла. Она ведь никогда ничего им не говорит.
– Может, госпожа Коэн любезно согласится передать Белле, чтобы она завтра пришла в мой офис. У меня к ней срочное дело. Пусть хотя бы позвонит. Дело действительно срочное.
Филипп спустился по ступенькам на улицу, голова у него кружилась. Долго крутился у входа в дом, в надежде, что Белла вот-вот вернется. «Именно такой я люблю Беллу, какой ее изобразила
– Госпожа, – обращается Филипп к продавщице, – эти хризантемы мне не подходят, понимаете ли… я…Прошу цветы для молодой невесты… Нечто мягкое, нежное…
– Вот, господин, прямо из оранжереи, – продавщица с гордостью указывает на узкую высокую вазу: белые в своей чистоте розы стыдливо выглядывают из только раскрывшихся почек.
Филипп тотчас покупает эти розы, возвращается на улицу, прислоняется к стене дома, смотрит на розы. «Что мне с ними делать – думает он с каким-то отчаянием. – Я ведь не могу с ними появиться в общине. И кто знает, придет ли Белла сегодня?» Филипп вздыхает, открывает портфель, и прячет в него цветы.
В это же время Белла стоит перед огромным зданием с роскошным фасадом, на Липовой аллее – Унтер Ден Линден – главной улице мегаполиса, и смотрит на вывеску у входа: Доктор Блум, глазной врач. Часы приема… Белла читает и возвращается, и вновь читает, не в силах вникнуть в их смысл. Доктор Блум… Наберется ли она смелости войти к нему. Время раннее. Доктор, верно, сейчас завтракает, и неприлично ему мешать… Откуда эти колебания? Надо подняться к нему, и не медля. Нет у меня выбора. С чего начну. Что скажу ему…
– Вы что-то потеряли? – открывает окошко женщина-консьержка, вперив в Беллу по-жабьи выпяченные глаза. – Чего тебе здесь стоять? Если ждешь своего любимого, найди себе более подходящее место.
– Какое вам дело, где я с ним назначила встречу. Ты тротуар не охраняешь!
«Эта ведьма забрала у меня остаток смелости». Белла оставляет место наблюдения и начинает прогуливаться по аллее. «Еще рано. Через час поднимусь к доктору Блуму, и будь что будет! Такой прекрасный сегодня день, словно создан специально для радости».
Белла останавливается. Аллея дышит радостью. Стекла домов сверкают, дети идут в школу в сопровождении воспитательниц. Шоссе лихорадит от потока движущихся автомобилей, люди идут, улыбающиеся и довольные. Дует легкий ветерок. Белла ощущает тепло солнечных лучей.
«День создан для радости! Если бы я могла сейчас поехать к Филиппу, уехать с ним в долгое путешествие. Куда? Подальше отсюда. На то озеро… Нет, нет. Только не на то озеро!»
– Госпожа, какие у вас планы в такой прекрасный день? Быть может, вы свободны?
Молодой мужчина с тонкими усиками снимает перед нею шляпу. Она поворачивается к нему спиной, ускоряет шаги, и вот уже снова у здания и вывески.
Высокая светловолосая
Вчера Белла решила обратиться к доктору Блуму. Вчера она оставила дом сионистского Движения и вернулась в родительский дом. Просьба ее об отпуске вызвала недовольство, подозрение, разочарование в среде товарищей. Беседа была трудной.
– Отпуск? В эти дни, когда Движение в таком напряжении. Все в тревоге – от молодых до старых. Отпуск? Почему? Объясни хотя бы, почему?
– Поверьте, – почти взмолилась она, – дело сложное. Я должна что-то выяснить для себя.
– Чувствую, что ты нас покидаешь.
– Нет! – восстала против этих слов. – Я клянусь вам. Нет и нет! Движение я не оставлю.
– Чепуха! – сказал Джульетта. – Кто может подумать, что она нас оставит? Просит, чтобы мы ей поверили, и мы поверим.
– Не дай черной меланхолии овладеть тобой, – сказал он ей назавтра, провожая к родительскому дому, – вчерашнюю беседу выбрось из головы. Разреши нести твой чемодан.
– Сама понесу. Не нуждаюсь в излишней вежливости.
– Не хочешь – не надо, – идя рядом, Джульетта начал долгий рассказ о том, что приключилось с ним в одной из городских школ. Белла слушала его рассеянно, слова доходили до нее издалека. Джульетта чувствовал, что она его не слушает.
– Идешь рядом со мной, как будто наступил твой последний час. Это очень сердит меня.
Тем временем пришли к дому родителей Беллы. Стояли у входа, и Джульетта сказал:
– Белла, через две недели. Дата записана на доске. Будь точной, Белла. Я могу забыть, потому что занят и весь на нервах. Как явствует из моего рассказа, не так-то просто организовать детский батальон.
– Знаю, – прервала она свое молчание, – это не так просто.
И нельзя было понять, что она имела в виду. Глаза ее смотрели вдаль.
– Крепись и будь мужественным, Джульетта, привет.
– Крепись и будь мужественной, Белла. Ровно через две недели.
В тот же день, в послеобеденные часы, Белла шаталась по улицам. В конце концов, оказалась в приемной врача-гинеколога в одном из рабочих кварталов. Женщина-врач в рабочем квартале, надеялась Белла, поймет мое смятение. Врачиха была решительной женщиной. Поверх холодных очков хмурым взглядом окинула Беллу. Входя в белую комнату с множеством сверкающих металлических инструментов, чувствовала себя Белла, как солдат, действующий по приказу командира.
– Что у вас?
Белла начала что-то мямлить, но не успела высказать свою просьбу, как услышала:
– Ложитесь там, на кресло. Для проверки.
Кресло было покрыто холодной клеенкой. Дрожь прошла по телу.
– Все в порядке. Конец второго месяца. Одевайтесь, – приказала врачиха.
Белла приготовилась говорить, но врачиха повернулась к ней спиной, погрузилась в свои записи. Белла открыла рот, но не вымолвила ни слова. Врачиха повернулась к ней, встала со своего места, решительно взяла за руку и открыла перед нею дверь.