Дом на улице Овражной
Шрифт:
Я хотел отправиться тотчас же, но мать и слушать ничего не стала.
— Поедешь после обеда, ничего с твоими бумагами не сделается, — твердила она.
Когда мы пообедали, она сама помогла мне одеться, только велела, чтобы я не расстегивался, потому что на улице ветрено, и еще чтобы не попал под машину.
До завода автобус едет около получаса. Я хорошо устроился возле окна и смотрел на проносившиеся мимо дома, скверы, магазины, газетные киоски… Вот и заводские корпуса, могучие, похожие на выгнутые гигантские спины неведомых чудовищ…
— Проходная, дальше не едем! — крикнула кондукторша.
В здании управления меня остановил усатый вахтер.
— К кому надо?
— К инженеру Чижову. Меня отец послал передать эту папку.
— Эге, — прищурился вахтер. — Ты не инженера ли Кулагина сынок?
Я кивнул.
— Оно и видно. Точь-в-точь вылитый отец. Ну проходи, проходи…
В конструкторском бюро было светло и тихо. Сквозь огромные окна свет заливал довольно большую комнату, тесно уставленную косыми чертежными досками, над которыми трудились люди.
— Тебе, мальчик, кого нужно? — приветливо улыбаясь, спросила девушка в сиреневой косыночке.
— Мне инженера Чижова надо.
— Чижова? Пройди вон туда, в конец. У окна сидит Чижов.
Она говорила почти шепотом, и я тоже отвечал ей шепотом. А когда она показала, куда надо идти, я только кивнул в ответ и пошел на носках, осторожно обходя доски.
В конце комнаты, возле окна, за столом сидел и что-то подсчитывал на маленькой счетной машинке седой гладко выбритый человек. Я постоял немного, посмотрел, как он крутит ручку машинки, не решаясь заговорить. Наконец он поднял голову и посмотрел на меня, чуть сощурив красноватые, будто от бессонницы, веки.
— У меня записка… От моего отца… И вот… — Я положил перед ним папку, достал записку и повернулся, чтобы уйти.
Он взглянул и покачал головой.
— Это не мне. Это инженеру Чижову.
— А… Я думал, это вы Чижов.
— Подожди немного, он сейчас придет. Присядь пока.
Я сел и стал ждать. По правде говоря, ждать было нечего. Седой старик легко бы мог передать папку и без меня. Но мне нравилось в этой чистой тихой комнате, где бесшумно работали люди.
Седой старик все крутил и крутил ручку, сверяя и исправляя что-то в большой сшитой вместе пачке исписанной бумаги. В соседней комнате негромко затрещал телефонный звонок. Скрипнула дверь, и женский голос позвал:
— Товарищ Вержинский! Альберт Владимирович! Вас к телефону!
Глава тринадцатая
В первые минуты мне показалось, что я просто ослышался. Но голос еще раз с нетерпением повторил:
— Альберт Владимирович!.. Товарищ Вержинский!..
— Вы меня? — приставив ладонь к уху и приподымаясь, спросил седой старик, которого я принял за инженера Чижова.
— Ну конечно! — донеслось из-за двери. — Вас к телефону!
Старик торопливо заложил свою пачку бумаг линейкой, встал из-за стола и ушел. А я сидел, остолбенев от изумления, с вытаращенными глазами и разинутым ртом. Альберт Вержинский? Неужели тот самый?.. Да не сплю ли я? Или, может быть, у меня жар, как у отца?
Я даже пощупал себе лоб. Нет, лоб был холодный. Только капли пота выступили на нем от волнения.
Вержинский! В миг перед глазами моими промелькнули желтые застекленные полки архива, тетрадка в картонном переплете, внимательные глаза маленькой седой сотрудницы Татьяны Федоровны… Промелькнули пожелтевшие странички, исписанные торопливым неровным почерком, загадочные буквы «N. R.»…
Старик вернулся, покашливая, снова уселся за стол. А я все еще не мог прийти в себя. Наконец с трудом, запинаясь, я спросил чуть слышно:
— Вы… Альберт Вержинский?..
Тотчас же я вспомнил, что старик, по-видимому, глуховат и не расслышал моего вопроса. Но он услыхал и, удивленно приподняв брови, кивнул головой:
— Я Вержинский. Что же тут особенного?
Дрожь охватила меня. Его, конечно, изумила моя оторопелая физиономия. Откуда же он мог знать, что для меня встретить его все равно, что увидать где-нибудь на улице египетского фараона Рамзеса Второго.
— А вы… Вы тот самый Альберт Вержинский? — пролепетал я, чувствуя, что получается совсем глупо. — Тот самый или другой какой-нибудь?
— Что с тобой, мальчик? — пожал плечами старик. — Какой тот самый?..
— Ну, тот, который подпоручиком был у генерала Войцеховского?..
Первый раз в жизни видел я, чтобы человек мог так побледнеть. Он стал желтовато-белый, как бумага, что была прикреплена к чертежной доске у окошка.
— Откуда… ты знаешь?.. — проговорил он.
И тут я забормотал что-то совсем несусветное. Наверно, будь на моем месте Женька, он бы, конечно, сообразил, что надо сказать. Не знаю, много ли понял Вержинский из моих бессвязных восклицаний, но только вдруг он сгорбился и схватился рукой за сердце.
— Ты… Ты нашел… мой дневник… — срывающимся голосом тихо вскрикнул он.
— Это не я… То есть мы нашли… То есть нам показывали в архиве… Мы эту учительницу искали… Вместе с Женькой… Мы думали, что вас тогда убили… А вы живой, оказывается…
— Боже мой!.. Боже мой!.. — шептал старик, еле шевеля губами.
Мимо нас прошел большими тяжелыми шагами высокий широкоплечий человек с кипой каких-то бумаг. Он взглянул на Альберта Владимировича и испуганно кинулся к нему.
— Что с вами? Вам нехорошо?
— Ничего, ничего, — криво улыбнулся Вержинский. — Пройдет…
— Что значит пройдет! — заботливо наклоняясь, говорил высокий. — Мы сейчас машину вызовем. Поезжайте домой… Товарищ Кузнецова! Позвоните в гараж. Альберту Владимировичу плохо.
Из-за досок стали высовываться головы. В комнате сразу сделалось шумно. Захлопали двери. Повеяло сквозняком.
— Ничего, ничего, — повторял старик, доставая из пиджачного кармашка маленькую бутылочку. — Вот приму валидол… Все пройдет.
— И не спорьте, — отрезал высокий. — Немедленно домой. Товарищ Кузнецова, вы проводите Альберта Владимировича.