Дом неистовых клятв

Вильденштейн Оливия

Перевернув Антони, я обхватываю его за шею и работаю ногами, чтобы вернуться на кровать и закончить рисунок. Мне удаётся передать его Юстусу, как вдруг что-то острое впивается в мою щиколотку, и у меня изо рта вырывается ругательство, недостойное дамы.

— Нам надо уплывать, пока туннели не затопило, а нас не засосало внутрь!

Юстус хватается за лампу на потолке, когда матрас погружается в воду.

— Я знаю, нонно! Я сейчас.

Но как бы я ни старалась,

я не могу освободить ногу.

Я погружаю голову в воду и начинаю всматриваться в солёную темноту в поисках того, что меня держит. Оказывается, что моя нога застряла между чёртовой деревянной рамой кровати и промокшим матрасом.

Вынырнув, я сплёвываю соленую воду и вздрагиваю, когда течение начинает тащить меня в сторону. Я пытаюсь за что-нибудь ухватиться, пока вода не успела переломать мне кости.

Юстус что-то бормочет себе под нос, а затем хлопает по своей штанине и нащупывает кинжал. Он, должно быть, подобрал его, когда искал Мириам. Юстус протягивает мне кинжал.

— Это мой…

Мне на голову приземляется рыба и начинает бить меня своими плавниками. Я пытаюсь объяснить ему, что застряла моя нога, а не платье, как вдруг в дыру на потолке засасывает огромный коралл. Мне приходится нырнуть под воду, чтобы он не ударил меня.

Когда я снова выныриваю, я вижу, что Юстус бешено машет кинжалом у меня перед глазами.

— Моя нога!

Он, должно быть, меня не услышал, потому что хрипло кричит:

— Используй его, чёрт побери!

— Я не собираюсь ампутировать себе ногу! — огрызаюсь я.

Я может быть и бессмертна, но я не фейри. Моя конечность не сможет заново отрасти. А даже если и сможет, я не хотела бы остаться без ноги в ближайшие несколько недель.

— Я не про ногу, — бормочет он, отпуская Антони. — Подержи его.

Я хватаю морского капитана, а Юстус погружается в жидкую темноту. Я чувствую, как он обхватывает мою ногу, а затем как дерево вокруг неё раскалывается.

Моя нога высвобождается, и меня резко начинает уносить в сторону двери.

Голова Юстуса разрезает поверхность воды.

— Хватайся за дверной проём и ни за что не отпускай.

Я киваю, а моё сердце становится таким большим, что едва помещается в груди.

Из последних сил схватившись за дверной проём, я перемещаю своё тело так, чтобы оно прижималось к стене. Юстус врезается в соседнюю стену, хватается за дверь и резко её закрывает.

Поток воды останавливается.

— Фэллон, как только окажешься под потолком, рисуй знак и уходи, слышишь?

Юстус убирает длинную прядь мокрых рыжих волос с лица и кивает на матовый камень у нас над головами.

Мою кожу покрывают миллионы мурашек.

— Мы выберемся.

Мир вокруг нас наполнен громким треском раскалывающегося камня и звуком глухих ударов, но мне кажется,

что я, вместе с Юстусом и Антони, впавшим в коматоз, оказалась внутри пузыря — где очень тихо и спокойно.

Я поднимаю глаза на обсидиан, покрытый глубокими трещинами. Я, конечно, не каменщик, но я предполагаю, что у нас есть всего несколько минут до того, как каменный потолок обвалится на нас. Я пытаюсь дотянуться до него, но у меня всё ещё не получается это сделать. Ну, почему его сделали таким высоким?

— Насколько глубоко мы находимся? — кричу я.

— На глубине около десяти метров, плюс-минус приливы.

— Вам понадобятся жабры?

— Мне должно хватить воздуха до поверхности, но, наверное, тебе стоит нарисовать жабры своему другу.

Я украшаю Антони красными полосами, которые поглощаются его кожей.

— Вы никогда не рассказывали мне, зачем вы всё это делаете.

— Разве?

— Нет, ваши ответы были крайне расплывчаты.

— Я делаю это потому, что, изолировав цивилизацию шаббианцев, мы не стали более великими; мы ослабели, обеднели, — его глаза становятся отрешёнными. — Но это не единственная причина.

Затаив дыхание, я жду продолжения.

— Истинная причина состоит в том, что я хочу получить доступ к Котлу.

Мне становится интересно, зачем чистокровному фейри, обладающему магией шаббианцев, доступ к Котлу, но не спрашиваю. Он и так уже был достаточно откровенен со мной. Вместо этого я говорю:

— Вы могли бы пересечь магический барьер.

— И бросить свою семью? Я понимаю, что ты меня всё ещё плохо знаешь, Фэллон, но семья превыше всего.

Неужели он считает меня членом своей семьи?

— Я, может быть, не самый выдающийся человек, но у меня есть принципы.

— Вы такой загадочный, нонно.

Я смотрю на его лицо, которое сделалось уже таким знакомым, и которое я перестала ненавидеть.

Единственная свеча, которая всё ещё горит в люстре на потолке, подсвечивает седые волоски в рыжей гриве волос генерала.

— Что вы собираетесь делать, как только мы выберемся отсюда?

— Найти Мириам и Данте.

И точно морская волна, моя кровь устремляется в каждую клеточку моего тела, а пульс ускоряется.

— Вы не думаете, что Данте когда-нибудь выйдет из туннелей?

— Пока вороны кружат над Люсом, и до тех пор, пока существуют эти туннели, он не станет рисковать и показывать зубы.

Значит, для того, чтобы его выманить, нам придётся полностью уничтожить туннели…

— Но ведь вороны никогда не падут.

Я слежу за его реакцией, в то время как вода начинает поглощать портрет Косты.

— Так ведь?

— Так.

— Значит, мы с вами на одной стороне?

— Мы на одной стороне.