Дом обреченных
Шрифт:
— И Томас.
— И твой брат Томас.
— Значит, в тот день здесь было четырнадцать человек, а теперь, двадцать лет спустя, осталось семеро.
— Да, но двадцать лет большой срок, и некоторые из них состарились. Тетя Сильвия уже умерла; ей было семьдесят пять. А сэру Джону — семьдесят.
— А твои отец и мать?
Марта опустила взгляд на свои сжатые руки. Суставы были белыми.
— Они погибли в экипаже, от несчастного случая.
— Марта. — С искрой надежды я наклонилась вперед. Если я буду умна, если я буду достаточно
Она мгновение с сожалением глядела мне в глаза, а потом выпалила:
— Лейла Пембертон! — Она встала так резко, что едва не потеряла равновесие. — Как ты осмеливаешься намекать на такое!
— Марта, пожалуйста… — Я смотрела на дверь.
— Как ты могла сказать такую ужасную вещь? Мои родители погибли при несчастном случае, как погибают сотни людей. Твой отец совершил самоубийство, а мать умерла в Лондоне от болезни. Как можешь ты связать все это с грязными планами присвоить все деньги Пембертонов!
Голос Марты звучал все громче и громче. Я не думала, что она способна на такие проявления эмоций.
— Это отвратительно, то, что ты думаешь! Мы любящая семья. Это ты чужая здесь! Мы совсем забыли о тебе, пока ты неожиданно не явилась, как нищенка за подаянием. Бабушка права. Если кого-то и интересует богатство Пембертонов, то это тебя!
— Марта, это неправда! — Я тоже вскочила на ноги и отчаянно пыталась успокоить ее.
— Мне не нравится то, что ты говоришь, Лейла. Сейчас ты меня огорчила, и мне трудно оставаться твоим другом.
Когда она устремилась к двери, я схватила ее за запястье и попыталась сказать хоть слово, но вмешался другой голос.
— Пусть идет, кузина. Вы уже достаточно сделали.
Я сердито уставилась на Колина.
— Вы вообще когда-нибудь стучитесь?
— Я сказал, отпустите мою сестру.
Марта выскользнула из комнаты между нами, и было слышно, как она бежит вверх по ступенькам. Куда? Рассказывать бабушке?
— Вас это не касается, — яростно сказала я.
— Да как же, милая кузина, — он пожал плечами закрыл дверь, толкнув ее ногой и не спеша направился к креслу перед камином. — Все, что касается Пембертонов, касается и меня. Я предупреждал вас, мы — крепкая семья.
— Но почему?
Он снова пожал плечами.
— Колин, ради бога, — я встала перед ним, — почему никто не отвечает на мои вопросы?
— Сядьте, вы загораживаете огонь.
Я опустилась в кресло, ругая себя за то, что снова все испортила.
— Это так важно для вас, вспомнить прошлое?
— Да, очень.
— Почему? Что хорошего это может принести?
— Я не знаю. Почему-то мне кажется, что если я смогу изменить прошлое, то смогу изменить и настоящее.
—
Я встретила его дерзкий взгляд.
— В данный момент — нет. До того как приехать в Херст, у меня было совершенно другое прошлое — я думала, что мой отец и брат умерли от холеры. Но теперь прошлое изменилось, и, таким образом, изменилось настоящее.
— Что дает вам такую уверенность в том, что ваш отец был невиновен?
— Колин, глубоко во мне сидит воспоминание, которое я не могу ухватить. Однако тень его, его слабый отзвук дошел до моего сознания, сообщая, что все, что я услышала о происшедшем тем днем в роще, звучит неправдоподобно. Хоть я и не могу вспомнить, что там произошло, но у меня осталось четкое ощущение, что все рассказанное мне — неправда. Вы понимаете?
Когда я вновь взглянула на него, мое лицо было разгоряченным от огня, и щеки полыхали. Я вновь увидела Колина таким, какой он был тем утром — серьезным, сочувствующим и решительным.
Но этот образ мгновенно исчез, а на его лице вновь появилась игривая улыбка.
— Немного мелодраматично, вам не кажется?
— Я не могу поверить в этот кошмар. Где-то что-то ужасно не так, и, значит, я должна выяснить, что это. Скажите мне, Колин, тетушка Сильвия когда-нибудь вспоминала обо мне?
— Тетушка Сильвия? — Он немного подумал. — Нет, никогда не слышал. Никто в этой семье никогда не говорил о вас или о вашей матери. И меньше всего — тетушка Сильвия. А почему вы спрашиваете?
Я покачала головой.
— Что такого особенного связано с тетушкой Сильвией, скажите.
— Я не стану отвечать на ваши вопросы, Колин, если вы не ответите на мои.
— Черт возьми, Лейла, будьте со мной откровенны!
— А я попрошу вас, сэр, следить за своим языком. Это вам не Биллингсгейт [3] .
— Догадываюсь, что ваш правильный Эдвард никогда не задевал вас.
— Конечно же, нет! Эдвард — джентльмен.
— Тогда возвращайтесь к нему. Покиньте этот дом, к которому вы не принадлежите, и выходите замуж за этого несчастного, пока он не явился сюда крушить двери в поисках вас.
3
Большой рыбный рынок в Лондоне.
Такое приятное предположение против воли вызвало у меня улыбку, поскольку Эдвард никогда не был настолько безумным, чтобы брать штурмом двери ради меня. Такая мысль могла исходить только от Колина, который явно не раздумывал бы дважды, чтобы учинить подобное безрассудство.
— Что это вас так развеселило?
— Вы говорите как деспотичный брат.
— А разве я фактически им не являюсь? Наши отцы были братьями. Это делает нас очень близкими по кровному родству.
Я продемонстрировала Колину улыбку дружбы, как бы он ни раздражал меня, и была удивлена, получив улыбку в ответ.