Дом одиноких сердец
Шрифт:
«Инна столкнулась с этой бабулькой в августе, когда в их доме сломался лифт. Она поднималась по лестнице и услышала над головой пыхтение и вздохи. Посмотрев вверх, Инна обнаружила то, что и следовало ожидать, — раздутые бледные ноги в синих ручьях вен и две хозяйственные сумки.
— Подождите, пожалуйста, — позвала она. — Я вам сейчас помогу.
И быстро поднялась к ногам и сумкам. Низенькая бабушка, вся красная и потная от напряжения, умоляюще смотрела на нее.
— Доченька, уж помоги, а? — выдохнула
Инна бодро подхватила сумки, оказавшиеся ужасно тяжелыми, и поволокла их наверх. Старушка что-то бормотала, но Инна не вслушивалась. Она обдумывала рецепт салата, которым собиралась порадовать своего Витеньку сегодня вечером.
— Доченька, пришли, — раздался голос сзади.
Затаскивая сумки в квартиру, Инна машинально отметила ее запущенность.
— Ты уж прости, милая, что так не прибрано у меня, — засуетилась старушка неизвестно отчего. Будто Инна была долгожданной гостьей.
Ее суетливость и жалкая интонация так резанули Инну, что она неожиданно сказала:
— Меня Инной зовут.
— А меня Марьей Васильевной, — ответила старушка. — Давай, доченька, ты со мной чайку попьешь, а? Я вот и печеньица купила.
Инна собиралась отказаться, потому что дома ждали уборка, и салат, и еще куча неотложных домашних дел, но взглянула на сумки, на распухшие ноги и неожиданно для самой себя согласилась.
За чаем, заваренным в большом чайнике с красными цветами и непременным золотым ободком по краю крышки, Марья Васильевна рассказала о своей немудреной жизни: муж у нее давно умер, дочь уехала в другой город и о матери последние десять лет не вспоминает.
— Поссорились мы с ней, — рассказывала Марья Васильевна, кроша по столу дешевое печенье. — Я уж и не помню почему. Мы с дочкой все время ругались. А потом она письмо прислала — мол, все, мама, хватит тебе меня воспитывать. А я что — напрашиваться буду? Да никогда!
Старушка собрала пальцами крошки и задумчиво ссыпала их в свой чай.
— Марья Васильевна, что вы делаете? — спросила Инна.
— А? Что? — удивилась та. — Так ведь чай-то несладкий! Вот посластишь — и вкусно!
Она прихлебнула чай и расплылась в улыбке. Инна пододвинула к себе сахарницу и заглянула под крышку. Аккуратно закрыла и отодвинула обратно.
— Витя, ты себе не представляешь, — рассказывала она вечером мужу, ходя по комнате. — У нее там серные головки от спичек!
— Очень даже представляю, — отозвался супруг. — Бедная, одинокая женщина, определенно начала впадать в детство. Таких стариков — тьма-тьмущая! Жалко их, конечно…
На следующей неделе Инна заходила к Марье Васильевне дважды. Сначала принесла продукты, потом привела квартиру в порядок. Старушка бегала за ней по комнаткам, причитала, благодарила и всячески мешала. Зато под конец, когда Инна стала прощаться, вынесла из комнаты фарфоровую кошечку с отбитым хвостом и торжественно сказала:
— Деточка, это тебе, на память! Я тебя, милая, еще со школы помню. Ты мне
Инна взяла кошечку и дома долго не знала, куда ее пристроить. Безделушка невыносимо раздражала ее, но выкинуть не поднималась рука. В конце концов Инна спрятала фигурку в дальний ящик и села писать письмо дочери Марьи Васильевны. Адрес она посмотрела в адресной книжке, которая лежала у старушки на видном месте.
Спустя две недели пришел ответ. Супруг дочери в краткой записке посоветовал Инне больше не беспокоить его жену и не совать нос в чужие дела. Последняя фраза привела Инну в недоумение. «Хотите денег — идите в милицию», — написал мужчина.
— Ну не нужна она им, не нужна, — объяснил ей вечером Виктор. — Больная старуха, что ты хочешь…
Инна хотела, чтобы больная старуха жила где-нибудь в другом месте и не имела к ней, Инне, никакого отношения. Или чтобы лифт не ломался и она никогда бы не встречала Марью Васильевну.
Потому что ей, Инне, хотелось жить своей жизнью, заниматься любимой работой, проводить время с любимым мужем! А вместо этого почти каждый день она заходила к Марье Васильевне, готовила еду, периодически убирала в ее квартире и выслушивала то детский лепет, то вполне связные речи — в зависимости от того, насколько хорошо чувствовала себя старушка.
Два раза Инна, сжав зубы, заставляла себя идти домой, а не к больной старухе. Но у нее перед глазами вставала жалкая сутулая фигура, и Инна чувствовала себя последней сволочью.
— Милая, ты у меня просто мать Тереза, — удивленно шутил Витька.
Инна пыталась объяснить ему, что она и хотела бы бросить свою благотворительность, да не может. Но муж ее не понял.
— Не хочешь ходить к бабульке, так не ходи. Какие проблемы? — сказал он. — Совесть мучает? Совесть должна мучить ее дочь. А ты помогла уже всем, чем могла.
Конечно, Виктор был прав. Но только в теории. А на практике Инна попала в зависимость от собственной совести. Теперь она заходила к Марье Васильевне каждый день, включая выходные. Муж сначала недоумевал, потом начал сердиться.
Инна с нетерпением ждала их совместной поездки в Париж, которую они наметили полгода назад. Но за три дня до их отъезда Марья Васильевна свалилась с сердечным приступом. Инна примчалась в больницу, насовала денег всем, включая уборщицу, долго добивалась беседы с врачом… И уже совсем решила, что вот сейчас уедет домой, как вдруг молоденькая медсестра взяла ее под руку и быстро повела за собой.
— Вообще-то у нас не полагается пускать посторонних, — нашептывала медсестра, — но для вас и вашей бабушки…
Инна застыла в дверях, глядя на жалкое лицо с закрытыми глазами. Сделала шаг и почувствовала, что под ногами что-то хрустнуло. Таракан. Жутко воняло хлоркой и чем-то отвратительным, прокислым. Марья Васильевна открыла глаза и застонала. Лицо у нее было в чем-то желтом, уголки губ запеклись.
— Принесите мне воды и губку, — сказала Инна медсестре непререкаемым тоном, ненавидя себя.