Дом одинокого молодого человека: Французские писатели о молодежи
Шрифт:
— Переносы, — сказала она, — можно прекрасно обойтись и без них.
— Вовсе нет, — сказал лавочник, — наоборот, это все меняет.
И они довольно долго препирались, окруженные деревенскими женщинами, которые все комментировали, и некоторые из них в тот день ушли, ничего не купив, а я этим воспользовалась, чтобы стащить бутылочку красных чернил, точно таких, как у учительницы. Кончилось тем, что моя мать ушла со своей корзиной почти свежих яиц, которые она отказалась оставить в лавке. Она тем не менее распродала их, хорошие свежие куриные яйца, стучась из дома в дом.
— Это отнимает больше времени, — говорила она, — но, раз уж мы на месте, мы на этом выгадываем. Я за них получила больше, чем у лавочника.
Домой возвратились почти довольные. Я говорила себе: с этими торговцами всегда так, теперь мне надо еще найти тайник для моей бутылочки красных чернил.
Моя младшая сестра и собака погнали стельных коров на водопой к ручью. Я могла не сомневаться, что она очень сердита, моя сестра, достаточно было видеть, как она колотила коров палкой. Она злится, потому что с тех пор как я готовлюсь получить аттестат, это она каждый вечер ходит за коровами и в то же время учит уроки. Это самая большая лентяйка в долине, моя сестра, но она-то свой аттестат получит, она уже умеет решать все задачи учительницы. Я тоже умею делать многое: ухаживать за животными, потому что я их люблю, лазить по деревьям, чтобы увидеть, что делается за круглыми холмами, гладить белье и делать торт, если к нему имеется клубника. Только вот все, что я умею делать, не имеет никакого отношения к аттестату, чтобы его получить, важны только задачи, как будто без них нельзя жить. Вот так.
Вечером, за столом, молчали все, даже моя сестра. На ужин были артишоки, первые артишоки в этом году, и картошка, точно такая же, как у поросенка, но только с треской, приправленной чесноком и петрушкой. Я ненавижу эту еду, но я знала, что время было совсем неподходящее ни напомнить об этом, ни тем более отказываться есть. И потом, то был, помню, такой тихий вечер, с сильным запахом свеженарезанного ржаного хлеба, перемешанного с ароматом ломоноса, который ласковый ветер доносил с берега ручья. Да, прекрасный вечер.
Я пообещала себе, что, вернувшись с экзамена, пойду и вымоюсь в ручье, а после никогда не буду думать о школе, никогда больше.
Вдруг моя мать сказала:
— Не забудь выгладить на завтра воскресное платье. Ты не можешь пойти в школу в блузе, тем более такой грязной.
И правда, где уж было оставаться чистой после поросенка, ведь там пачкаешься обо все. Мне очень нравится мое выходное платье. Ярко-голубое, с пятнами белых виноградных гроздьев и тонкими переплетенными зелеными усиками. Юбка платья не так широка, как мне бы хотелось, но ткань стоит дорого, а моя мать всегда должна сделать два платья из купленной ткани, одно для моей сестры, этой грязной лентяйки, хотя, что ни говори, нельзя же и ее оставить голой, особенно по воскресеньям, и одно для меня, точно такое же, чтобы не было завидно, она нас знала. Я ее понимаю, даже если иногда и бунтую, и моя мать вынуждена мне угрожать увесистыми пощечинами, — чтобы я знала.
Потом она сказала:
— Ладно. Я подумала. Я знаю, что надо сделать, чтобы она получила аттестат.
Мы все стали ждать, а она неторопливо и тщательно собрала крошки вокруг своей тарелки, чтобы добавить их в пищу собаке; нехорошо бросаться крошками, это ведь тоже хлеб. Наконец она решилась, а я не думала ни о чем. Она посмотрела прямо в глаза отцу и сказала:
— Самое главное, чтобы она получила аттестат. Прежде всего потому, что вот уже два года мы этому отдаем все, затем, подумай хорошенько, девушка с аттестатом может на что-то рассчитывать, не то что необразованная, на что такой надеяться, в самом деле, я это знаю по себе. Я думаю так, если девочка его получит, то может выйти замуж за кого хочешь в деревне. — Представь, например, сына булочника с такой женой, как она: она держит лавку, она ведет счета, плюс вся работа по дому, а он может преспокойно делать свой хлеб, и все довольны. То же самое, если это сын лавочника, к тому же она не станет обворовывать клиентов. Я даже подумала о секретарше в мэрии, с таким почерком, как у нее.
Тогда моя сестра стала ухмыляться, делая идиотские жесты.
— Замолчи! — крикнула моя мать.
— Он совсем старый и уродливый! — сказала моя сестра.
— Старый? — сказала моя мать. — Нисколько, это как раз видный мужчина, только он всегда одет в черное из-за траура по своей давно умершей матери. Но все это может измениться, а кроме того, это не твоего ума дело.
Она подождала, чтобы опять воцарился покой, а затем добавила:
— Я подумала также об учителе, эти всегда приезжают холостяками, и если учительницы уже замужем, им, конечно, приходится искать на стороне. Жена учителя, ты только представь! — И она с уважением посмотрела на меня.
— Ну нет! — закричала я. — Потому что с меня хватит школы, а если у него тоже дырявая ванна, опять начнутся задачи.
— Ладно, — сказал мой отец под впечатлением от нашего разговора. — Потом подумаешь, выходить за него замуж или нет.
— Все это обдумано, — нервно сказала моя мать. — Когда есть надежда получить предложение учителя, отвечают да, а потом можно хоть в окно выкинуть эту ванну, если захочется. Но сначала говорят «да» и выходят замуж.
Это успокоило всех, даже мою сестру и меня.
— Вот что я решила, — сказала моя мать. — Завтра девочка отнесет учительнице индюшку, тогда ей уж точно придется выдать аттестат.
— Индюшку! — сказал мой отец, как будто его втягивали в дурное дело.
Моя сестра, эта большая ханжа, снова принялась ухмыляться. Я ее как следует пнула ногой под столом, это сразу привело ее в чувство, и тогда я сказала ей:
— А тебе и индюшки не хватит, чтобы получить аттестат, потребуется, по меньшей мере, поросенок.
Это было не так, но моя сестра расплакалась, а я рассмеялась, потому что представила ее на дороге в школу с этим поросенком. Мой отец и моя мать прикрикнули, и все успокоились. В этот вечер не стоило устраивать цирк или задавать взбучку каждой из нас, это правда. Вдобавок, речь-то шла о моем аттестате, после которого я, как сказала моя мать, могла выйти замуж за кого захочу. Я-то хотела выйти замуж за сына арендатора булочной из-за его русых вьющихся волос и светлых глаз. В какой-то момент я об этом чуть не сказала, но потом вспомнила, что произошло с ним и с его отцом на распродаже телят. У них была лучшая телка на всю округу, и барышники вертелись вокруг, все не решаясь выложить за нее справедливую цену, и тогда, чтобы укрепить свое терпение и решимость, отец и сын пошли в бистро выпить пива. Когда они вернулись, телка исчезла. На привязи вместо нее оказалась другая телка, самая захудалая во всей долине, которую и задаром никто не хотел взять. Пришлось им ее уводить. Вся деревня смеялась над ними, хлопая себя по заду, и это продолжалось день за днем, потому что у нас не любят поляков, они не совсем похожи на других из-за их слишком светлых волос, тем более когда у них хорошие телята. Вот как это бывает у нас. Во всяком случае, я ничего не сказала и правильно сделала. Моя мать вполне способна была раздумать дать мне индюшку.
— Ну, вот что, — сказала она. — Завтра утром я положу индюшку в корзину, и ты ее отнесешь учительнице. У меня как раз есть одна, которая еще никогда не неслась, никогда. Она все время бегает за самцами и никогда не несется. Все, что доныне она сожрала, все при ней, она настолько жирная, что едва носит свой живот, скажу как есть. Ну, так вот, ты отдашь учительнице индюшку и хорошенько объяснишь ей: что можно починить ее ванну и даже одолжить ей велосипед на каникулы, раз уж она так боится поездов. После всего этого я удивлюсь, если она тебе не даст аттестат.
Больше никто ничего не сказал. Я погладила свое платье и затем вышла немного прогуляться в молочных сумерках. Моя сестра шла за мной, держась на расстоянии. Ночь была очень теплая.
Назавтра я проснулась очень рано. Я вспомнила про аттестат и подумала, что могла бы, как девчонки из класса в сочинениях на тему Рождества, сказать: наконец столь долгожданный великий день наступил, правда, с той разницей, что лично я ждала с таким нетерпением не день экзамена, а следующий после него день, первый день свободы — чтобы больше никакой школы и никакой учительницы, которая обзывает тебя дурой или еще как похуже, в то время как ты не можешь ей ответить. И вот, поразмыслив обо всех этих грустных вещах, я пообещала себе, что после экзамена пойду и брошу все свои тетради в старый колодец за оградой, полный мутной воды, с утонувшими в ней несчастными слизняками, почерневшими и разбухшими, я это знаю, потому что летом мы брали из колодца воду поливать огород, и потом мне никогда не хотелось есть никаких овощей. Вдобавок однажды вечером, когда я слишком тянула с уборкой класса после занятий и учительница обозвала меня слизняком, я вспомнила слизняков из колодца и спросила, есть ли у них легкие, потому что это и впрямь ужасно — видеть этих утонувших зверюшек, улиток и слизняков, которые так любят дождь. На какой-то момент учительница буквально застыла, как если бы я наговорила ей грубостей прямо в лицо, затем сильно покраснела. Тогда я попробовала быстро рассказать ей о дохлых слизняках из колодца, но она громко крикнула, что я нахалка, что я буду наказана на две недели уборкой и заготовкой дров, — чтобы знала! — а я, я больше ничего не стала говорить, невозможно говорить с учительницей, когда она злится.